У одного что-то захлюпало во рту, но у кого именно, я так и не узнал — оба почти одновременно захлопнули свои лягушачьи пасти.

Взмахнув ногами, оба спрыгнули с кресел сначала в тележку, а потом на пол и, не обращая ни на кого внимания, засеменили, переваливаясь на ходу, словно пингвины с обожженными пятками, к возвышению и вскарабкались на него. Первым делом они схватили по подушке и нанесли друг другу несколько ударов, радостно хихикая.

Если их задачей было приковать мое внимание и ошеломить меня, то они с ней справились на все сто процентов.

С безразличным — надеюсь — видом я посмотрел на Уиттингтона. Он всё еще стоял у стены, куда отскочил при виде тележки. До меня дошло, что в тот момент что-то внезапно изменилось. Уже не он был здесь главным!

Но он не хотел, чтобы я об этом знал. Оттолкнувшись от стены, он сделал два шага и толкнул рукой тележку, та послушно откатилась и затормозила перед веревкой, тянувшейся к моей правой ноге. Еще десять сантиметров, и ее напор разорвал бы меня в паху.

Близнецы перестали колотить друг друга подушками, соорудили из них удобное гнездо и развалились в нем. Резкий, прогорклый, даже слегка гнилостный запах заполнил весь объем помещения.

— Ну, так что он болтает? — пискнул клон слева. Уиттингтон подошел ближе и присел на возвышение.

— Пока что немного.

— Не. Мно. Го. — Тот, что справа, трижды раскрыл рот. — Не люблю слово «немного». Ничего не значит. Ни много, ни мало.

— Он всё скажет, — пообещал Уиттингтон. Он посмотрел на меня, словно размышляя, какими средствами и когда воспользоваться, чтобы сдержать только что данное обещание. — Хотя это нам, собственно, и ни к чему… Мне показалось, будто он сказал это для подстраховки, на всякий случай. Я не льстил себе, полагая, что Уиттингтон боится именно меня, но что-то было не так, чего-то он опасался, что-то его беспокоило. И причем весьма.

— Пусть расскажет! — тонко выкрикнул левый и захихикал.

Второй пропищал то же самое. Уиттингтон молчал. Я тоже.

— Говори, — пискнул правый.

Неизвестно почему, мне не хотелось над ними смеяться. Уиттингтон, хладнокровный старый сукин сын, был у них лишь исполнителем. Что это могло значить? Правый показал пальцем на Монти и проквакал:

— Со-ба-ачка!

— Гав-гав! — подхватил его брат.

Я ничего не понимал. Может, это были сыновья шефа? Когда я начал обдумывать возможность подобного варианта, левый близнец бесстыдно сунул руку в трусы и начал копаться у себя между ног. Я отвел взгляд, но наткнулся на промежность второго. У него не было гениталий, там, в тесных обтягивающих трусиках, не могло быть ничего, что напоминало бы мужские половые органы; не знаю почему, но у меня возникла уверенность, что там нет и женских. Самое большее какая-нибудь дырка для мочеиспускания.