Это была защелка. Такая, какую можно найти на крышке ящика с инструментами. Она, должно быть, зацепилась за нее леггинсами и пяткой.

Карли отодвинула ее и в древесине появилась крошечная щель. Она протолкнула в нее ноготь, но что-то еще удерживало это. Она отодвинула изоляцию в сторону и обнаружила парную щеколду. Открыла ее и потянула.

 У Карли упала челюсть, когда вся верхняя часть перекрестных деревянных балок поднялась как длинная, тонкая крышка, движущаяся вверх и вниз на крошечных петлях.

Это была коробка. Изготовленная вручную и разделенная на секции. Она долго смотрела на нее, пытаясь понять, что это. Множество секций и в секциях были… стопки карточек? Она взяла одну стопку на обум.

Не игральные карты. С одной стороны, квадратные и белые. Она перевернула их, и от резкого всплеска адреналина у нее закружилась голова, а в глазах потемнело. Она зажмурила глаза, глубоко вдохнула, надеясь, что она неверно поняла то, что увидела.

Это было фото. Глянцевое, переэкспонированное, под странным ракурсом. Тот тип снимков, которые проявляются сразу при помощи камеры «Поляроид». На снимке была кровать, человек спал под простынями, укрытый под подбородок. Карли узнала седые волосы и испещренное морщинами лицо. Она сидела над ее квартирой.

В ящике было бесчисленное количество карточек и, когда Карли взяла стопку в руку, что-то жесткое и взбаламученное стало подниматься в ней. На первой фотографии глаза Элизабет были закрыты, ее щеки впали, а губы слегка приоткрылись. На следующей, Элизабет лежала на спине, простынь исчезла, ее ночная сорочка натянулась, а руки сложены на грудь, будто она лежала в похоронном бюро.

― Ты ублюдок.

Она прижала пачку фотографий к груди, не желая смотреть, делать это реальным. Но было уже слишком поздно для этого. Со сжатыми зубами, она прошлась по всей кучке, бегло просматривая изображения, чувствуя, что их нужно показать, чтобы кто-то понял, что произошло.

Разные ночные сорочки, различные позы. Простыни, покрывала, иногда одеяла. Снятые через какое-то время в разные сезоны года. Иногда в нижнем белье. Некоторые позы почти приличные, другие же отвратительные и унизительные.

Когда она закончила, она выровняла карточки, положила пачку обратно на место в коробке, согнула пальцы и сжала их в кулаки. Пока у нее не затряслись руки и не заболели костяшки, а легкие не начали гореть от нехватки кислорода. Элизабет было восемьдесят три. У нее было больное бедро, и она не могла видеть без очков. Почему она? Какой в этом смысл?

― Какой, мать твою, смысл?

Вспышка ее гнева отразилась от стен, уходя дальше по туннелю. Ее эхо напомнило ей, что она находилась в замкнутом и тайном месте и, что кто-то еще, кто-то жестокий, знал, как попасть сюда. Она осмотрелась кругом, в ней проскочила искра тревоги, когда шок от того, что обнаружила, просочился в реальность. Это была улика, осязаемое доказательство, что кто-то был здесь. Также это было предупреждением. Это не было забавой, небольшим лазаньем на потолке и подшучиванием над жильцами. Мужчина в лофте Карли сделал своей целью определенные квартиры, делал снимки на протяжении длительного времени, построил хранилище, принес это сюда и замаскировал все. Карли не знала ничего о криминальном профилировании, но его профиль казался чертовски очевидным: тщательно все планирует, дотошный, терпеливый, ловкий и эксцентричный, чрезвычайно извращенный.