Я только улыбаюсь. Когда Дэниела выпивает, случаются три вещи: у нее начинает проскакивать родной акцент, она становится агрессивно доброй и у нее появляется склонность к преувеличению.

– Твой отец сказал мне однажды ночью – никогда этого не забуду! – что чисто научное исследование требует полного самоотречения. Он сказал… – На какое-то мгновение – и к моему удивлению – эмоции у супруги берут верх. Глаза ее затуманиваются, и она качает головой, что делает всегда перед тем, как расплакаться. Но в последний момент Дэниела все же справляется с собой и продолжает: – Он сказал: «На смертном одре хочу вспоминать тебя, а не холодную, стерильную лабораторию».

Бросаю взгляд на Чарли и вижу, как тот, не отрываясь от работы, закатывает глаза. Наверное, смущен разыгрывающейся на его глазах родительской мелодрамой. Я смотрю в шкафчик и жду. Подступивший к горлу комок рассасывается, и я, взяв пасту, закрываю дверцу.

Дэниела пьет вино.

Чарли рисует.

Трогательный момент проходит.

– Где у Райана вечеринка? – спрашивает жена.

– В «Виллидж тэп».

– Так это ж твой бар!

– И что?

Она подходит и забирает у меня коробку с пастой.

– Иди, выпей со старым колледжским приятелем. Скажи, что гордишься им. И выше голову! Передай мои поздравления.

– Твои поздравления я передавать не буду.

– Почему?

– Ты ему нравишься.

– Перестань!

– Так и есть. С тех самых пор, когда мы жили в одной комнате в общежитии. Помнишь последнюю рождественскую вечеринку? Он только и делал, что пытался заманить тебя под омелу.

Дэниела смеется.

– Когда вернешься, обед уже будет на столе.

– Значит, вернуться мне нужно через…