Нат с тревогой посмотрел на Вильялобоса. Его уверяли, что это будет неофициальный визит, а оказывается…

— Не волнуйтесь, — успокоил его президент. — Сегодня здесь собрались только заинтересованные лица, они болтать не станут.

Они поднялись и перешли в соседний зал, увешанный портретами предыдущих президентов США. Там их встретил гром аплодисментов и одобрительных восклицаний, и Нат на мгновение почувствовал себя не то астронавтом, вернувшимся после полета на Луну, не то звездой НБА. Потом началась церемония представления, во время которой ему очень помогли Гарт с Персис, державшиеся рядом и ловко пресекавшие любые попытки завязать длительный разговор. Машинально пожимая протянутые руки, Нат пытался поймать взгляд Персис. С тех пор как они целовались, он еще ни разу не разговаривал с ней с глазу на глаз, и ему очень хотелось знать, что она думает и чувствует. Еще больше ему хотелось поцеловать ее снова, но это было невозможно — во всяком случае, сейчас. Персис защищала сама обстановка приема, да и вид у нее был самый неприступный.

Нат надеялся, что возможность побеседовать с Персис появится у него после того, как официальные представления будут позади, но его надеждам не суждено было сбыться. Почти сразу же им завладела молодящаяся старуха с восковой, как у мертвеца, кожей и цепким взглядом орла. Впившись ему в локоть кривыми красными ногтями, она увлекла его к окну и хрипло прошептала:

— Не могли бы вы показать мне это?

— Что именно? — не понял Нат.

— Ваш шрам, сэр. Нельзя ли его увидеть?

И снова Нат подумал: вот и ему довелось пережить то, что, должно быть, испытывал Джон Меррик — знаменитый в XIX столетии Человек-Слон, когда ему приходилось раздеваться догола на глазах у студентов Королевского хирургического колледжа в Лондоне. Теперь и он, как Меррик, превратился в диковинку и мог даже демонстрировать шрамы как доказательство того, что он действительно чудо природы.

— Н-нет, — пробормотал Нат смущенно. — И вообще, мы не в цирке…

Он поспешно отошел и тут же заметил мужчину, с царственным видом восседавшего на резной софе в дальнем конце зала. Не обратить на него внимание было трудно — среди присутствующих он выделялся не только тускло-рыжими волосами, но и властными манерами человека, привыкшего повелевать. По манере держаться с ним мог сравниться разве что президент, но Вильялобос выглядел намного демократичнее и доступнее, а этот субъект принимал поклонение окружающих как должное, отвечая на оказываемые ему знаки внимания лишь короткой скупой улыбкой, которая совсем не шла к его грубому, жестокому лицу.