— Вы его знаете?
— Нет. Не в Челябинске. В Оренбурге![16] А вам он зачем?
![16]— Пишет классно… — ответил Добрыня, удивляясь. — Почитать хотим.
— Помнится, и я его когда-то читал — ребята из хора давали… Я ведь артист хора, — с гордостью пояснил собеседник, роняя в лужу черную папку, из которой белым веером высыпались ноты. «Русская народная песня «Волга-матушка», — успел прочитать Бурик на одном из быстро набирающих влагу листов.
— Хора мальчиков? — язвительно осведомился Добрыня.
— Нет, — серьезно ответил собеседник, собирая рассыпавшиеся ноты. — Отчего же, девочки у нас тоже есть. Альты и сопрано.
— Странный он какой-то, — шепнул Добрыне Бурик. — Пошли…
— А чего? Вроде нормальный дядька.
— Этот? Да ну его… Может, он из этих!
— У нас обширный репертуар, — продолжал артист хора, поднимая из лужи последний лист с расплывшимися нотными знаками. — Кстати, есть произведение на стихи Крапивина. Так что обратились вы как раз по адресу.
— На какие стихи? «Пашка-какашка — рваная бумажка»? — не утерпел Бурик.
Артист хора набычился, видимо, приняв эти слова на свой счет.
— Нет у Крапивина таких стихов, — веско заявил он.
— А вот и есть! — авторитетно ответил Бурик. — Правда, это из раннего… Самые первые его стихи.
«Ты что, собираешься спорить с ним о поэзии? — шепнул Добрыня. — Может, все-таки, пойдем?» А громко сказал:
— Спасибо за помощь. Нам пора, а то еще крапивинская лавка закроется.
— Успеете, — сказал артист, взглянув на часы. — У нас репетиция начинается в полседьмого, а лавка работает до семи. Сейчас я уточню.
Достав из кармана сотовый телефон доисторической конструкции, он с противным писком начал нажимать на кнопки. Телефонное рукоблудие продолжалось минуты три.
— Сообщение ушло, — довольным голосом сказал новый знакомый. — Сейчас ответ придет…