Красное пламя заплясало ярче, ветер посвежел. Онемевшие руки дрожали сильней, факел клонило то в одну, то в другую сторону; по лицу стекал липкий пот; уши уже почти не воспринимали тихого, но все заполняющего рокота: “Выше, выше держи!”… Время остановилось, но рокот разрастался, вот он уже стал воем, но почему-то (и это было страшно) в круге света по-прежнему никто не появлялся.

— Теперь иди! — бурей провыл могучий голос. — Иди вперед!

Не опуская факела, он шагнул. Земли под ногой не оказалось. С воплем о помощи он провалился во тьму и гул. Впереди не было ничего, только языки пламени метнулись к глазам — падая, он не выпустил из рук факела.

Время… время, и свет, и боль — все началось снова. Он стоял на четвереньках в канаве, в грязи. Лицо саднило, а глаза, хотя было светло, видели все как сквозь пелену тумана. Он оторвал взгляд от своей запятнанной грязью наготы и обратил его к стоящей над ним светлой, но неясной фигуре. Казалось, что свет исходит и от ее белых волос, и от складок белого плаща. Глаза смотрели на Ганиля, слышался голос:

— Ты лежишь в Могиле. Ты лежишь в Могиле Знания. Там же, под пеплом от Адского Огня, лежат и больше не поднимутся никогда твои предки.

Голос стал тверже:

— Встань, падший Человек!

Ганиль, пошатываясь, встал на ноги. Белая фигура продолжала, показывая на факел:

— Это Свет Человеческого Разума. Это он привел тебя в Могилу. Брось его.

Оказывается, рука его до сих пор сжимает облепленную грязью обуглившуюся палку; он разжал руку.

— Теперь, восстав из мрака, — торжественно и ликующе почти пропела лучезарная фигура, — иди в Свет Обычного Дня!

К Ганилю, чтобы поддержать, потянулось множество рук. Рядом уже стояли тазы с теплой водой, кто-то мыл его жесткими губками; потом его вытерли досуха. И вот он стоит чистый, и ему очень тепло в сером плаще, заботливо накинутом на плечи, а вокруг, в большом светлом зале, повсюду слышатся веселый говор и смех. Какой-то лысый человек хлопнул его по плечу:

— Пошли, пора давать Клятву.

— Все… все ли я сделал правильно?

— Все! Только слишком долго держал над головой этот дурацкий факел. Мы уже думали, что нам весь день придется рычать в темноте. Идем.

С высокого с белыми балками потолка до черного пола (футов на тридцать) ниспадал сверкающий белизной занавес, к нему и повели Ганиля.

— Завеса Тайны, — совсем буднично пояснил ему кто-то.

Говор и смех оборвались; теперь все молча и неподвижно стояли вокруг него. В этом безмолвии белый занавес раздвинулся. По-прежнему, как сквозь туман, Ганиль увидел высокий алтарь, длинный стол, старика в белом облачении.