Макс подошел к таксофону и набрал номер кафедры. Трубку под-няли сразу.

 - Кафедра.

 «Сухо, крайне сухо. Что за кафедра? Кто говорит?.. Голос молодой, девичий, но злой, раздраженный. Секретарша?.. Я бы такую секре-таршу уволил, будь я профессором и заведующим кафедрой уфоло-гии», - подумал Макс и представился:

 - Доцент Иванов. Можно поговорить с профессором Москаленко?

 - Кто его спрашивает?

 «Глухая, что ли?»

 - Доцент Иванов, - повторил Макс смиренно. – Иванов Михаил Пет-рович, бывший ученик профессора. Из Энска.

 - По какому вопросу?

 «Вот зануда…»

 - По личному, милочка.

 - Я вам не милочка, - резко ответила зануда. - Профессор Моска-ленко не может вас принять. – И повесила трубку, решив, что говорить больше не о чем.

 «Сука», - мысленно ругнулся Макс, впрочем, без особенного раз-дражения.

 Он снова стал набирать номер кафедры, но на последней цифре, передумав, ударил по рычажку и набрал другой номер более длин-ный, но крепче других номеров сидевший в памяти.

 - Слушаю!

 Голос шефа ярко отражал специфику его профессии. В нем звучало много чего, а именно:

 1) раздражение от частых проколов и неудач и следующих за не-удачами разносов высшего руководства, как правило, несправедли-вых;

 2) постоянное недосыпание, а как следствие – отвращение к зав-тракам и неизбежный в таких случаях гастрит, сопровождающийся мощной изжогой;

 3) не проходящая усталость, которая не компенсировалась корот-кими обрывками перманентно прерываемых отпусков, что также не способствовало избавлению от изжоги;

 4) чрезмерное употребление народных «антидепрессантов» – ко-фе, сигарет и некоторых других (чаще всего натощак), а это и вовсе гробило здоровье, точнее его остатки.

 - Это я, Боливар, -  Макс назвался именем, придуманным только для этой операции и которое знали только они вдвоем – он и Карачун, то бишь, полковник Карачаев.