Пьер, достойно отчитавшись, достал из холодильника бутылку пива и налив его в красивый бокал, выпил одним залпом. Сцена допроса совершенно не вывела его из себя. И отчет в этих мелких тратах тоже.

— Ты нам приготовишь на десерт торт с яблоками, мой разбойник? — безмятежно спросил он жену, подмигивая Мишель. — Полет готовит прекрасный торт! Мама его тоже очень любит, кстати она придет сегодня к ужину, я пригласил ее, чтобы мы вместе обсудили нашу поездку.

— Идите в сад, не мешайтесь, через минут сорок все будет готово, — не улыбнувшись, на лесть, хозяйским голосом ответила Полет. Она вышла в кладовую и принесла яблоки, для приготовления своего знаменитого торта.

В общем-то, это был обычный покупной кусок слоеного теста, на который Полет клала мелко нарезанные яблоки, присыпанные сахарной пудрой, и запекала в печке. Мишель прекрасно знала это, и улыбнулась в душе, на похвалы Пьера и на его наивность в оценке кулинарных способностей Полет.

— Я бы для гостей приготовила пирог по своему рецепту! — подумала она, но ничего не сказала вслух, и лишь только сделала вид, что тоже мечтает об этом пироге.

* * *

— Мадлен! — воскликнула Мишель, увидев в окно кухни приближающуюся к дому мать Пьера, понимая, что теперь вырваться из дома на маленькую прогулку в счет оставшихся минут до ужина, не удастся.

— У— ух! — сказала та, войдя в дверь дома, под звон колокольчика. — От вас хорошо уходить, потому, что идешь под горку, а к вам, у— ух!

— Почему ты не позвонила, Пьер подъехал бы за тобой на машине, — сказала Полет, расставляя на стол тарелки.

— А! Я люблю прогуляться, — махнула рукой Мадлен. Вот буду совсем старая, тогда будете за мной приезжать, а пока я еще ничего.

Она поцеловала в щеки Мишель, и, осведомившись о здоровье ее матери, присела на стул около кухонного стола.

— Вы прекрасно выглядите Мадлен, — польстила Мишель, с улыбкой глядя на ее жидкие кудряшки, сквозь которые просвечивало солнце. — Одуванчик, божий одуванчик, — посмеялась она в душе над этой картиной. Дунет ветер и…

— Мне уже семьдесят пять! — вздохнула Мадлен.

— Вам не дашь больше шестидесяти, снова соврала Мишель. Я думаю, кавалеры на вас еще смотрят? — улыбнулась она.

— Пусть смотрят! — воскликнула Мадлен, ничуть не удивившись, на такую фразу Мишель. — Нет, нет и нет! — петушиным голосом возмутилась она. Для меня существовал только мой Арманд. И я ему не хочу изменять даже после его смерти. А если бы хотела, у— ух! И мосье Гранде и мосье Муруа… — махнула рукой Мадлен, все же кокетливо, закатив глаза.

— Да, Арманд был прекрасный человек! И он вас так любил, — постаралась поддакнуть Мишель.