Светлый фон

Безумец… Ребенок, возжелавший никогда не стать взрослым. Посредством научной магии истребивший в душе своей родителя своего. И более древняя часть сознания, не доступная его непросветленному разуму, постепенно в нем угасает.

Никому не будет отказано в воскресении, но было бы что воскрешать.

Угасание уводит хрупкую сущность эго на границу темной зоны небытия, где происходит сокрытие знания и рассеяние воли, перед полетом сквозь тьму к новым вспышкам сознания.

Но я еще здесь, и по ночам, когда все и вся спит, иногда открываю глаза, и мир становится проницаемым зрению. Стены и потолок исчезают, и мне ведомо звездное небо и закон бытия светил. И где-то, может быть, рядом, а может быть, среди звезд Крот и Амвросий, и с ними иные сущности, способные мыслить, подобно игрокам, наказанным вечной игрою в кости, без конца переплетают цепочки генов, миллионы раз из миллионов кубиков пытаются сложить слово «бессмертие» и все роют и роют кощунственный свой тоннель в замысле Божьем, великом, непостижимом, а Господь это терпит. Неисповедимы пути Господни.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ПОСЛЕСЛОВИЕ

1

Преимущество послесловий к книгам, подобным этой, состоит в следующем: пишущему не требуется предполагать, что книга, о которой он пишет, уже прочитана читателем. Вместо предположения он (я) может исходить из очевидного факта: если уж читатель купил детектив, то не для того, чтобы поставить на полку, а если взял почитать, то действительно прочтет.

Вообще, многие утверждения, кажущиеся на первый взгляд тривиальными, далеко не бесспорны. Например: «Книги нужны человеку для того, чтобы читать». Будь это действительно так, библиотеки опустели бы на три четверти (включая, разумеется, и домашние библиотеки) и набор стимулов к писательству существенно изменился бы. На самом деле есть книга, предназначенные для листания, для разового заглядывания, для того, чтобы считаться существующими, сигнализировать о существовании автора. Есть книга, которые мы ставим на полку в надежде (довольно смутной) когда нибудь их открыть. Наш взгляд, скользящий по корешкам, любовно задерживается на этих мудрых книгах, вселяя приятное чувство, будто мы тоже (хотя бы отчасти) умны содержащимся в них умом. Ради такого чувства в принципе стоит приобретать книгу (разве не купили бы мы, например, излучатель благополучия по сходной цене) — тем более что всякая надежда, даже самая смутная, может в один прекрасный день стать реальностью… Одним словом, множество разных причин поддерживают своды галактики Гутенберга. Если даже предположить, что книги вообще вдруг перестанут читать, то книгоиздание все же не прекратится (хотя, конечно, резко уменьшится), если только сохранятся «остальные причины», гарантирующие существование книги.