Ито продолжала приглядываться к Стиву, взвешивая все «за» и «против». С ним интересно было вести игру. Временами ей казалось, что он сам не знает себе цену. Ито считала, что приверженность моноидее неплодотворна. Бросив почти случайно обвинение Конорсу в провинциализме, она стала думать об этом. Каким бы замечательным ни казалось открытие Конорса, а впрочем, и целый ряд открытий Кадзимо Митаси, странным было их нежелание запатентовать их. Ито не сомневалась, что это открыло бы новые горизонты в психиатрии. Их это не интересовало. Каждый из них нянчился со своим изобретением, как курица с золотым яйцом. Ее смущала их похожесть именно в этом плане.

«Стив, Стив, Стив…» — Она заставляла себя повторять это имя, стараясь разобраться в явлении, с одной стороны безусловно уникальном, с другой… с другой — следовало еще разобраться и с тем, что происходило в ее душе.

Она думала о том, как бы повернулись события, если бы Стив в свое время поверил, что «любимый учитель» действительно видит будущее в их содружестве. Организаторские способности Кадзимо Митаси — кто бы спорил? — были уникальны. Что он умел ценить учеников, тому она сама была свидетелем. Что же тогда Конорс? Почему он, профессионал, практик, не пожелал понять, какие возможности перед ним открывались? Она думала о том, что Митаси, живший целых десять лет мыслью о мести, словно утратил вдруг стержень, вокруг которого вертелось его существование. Почувствовал ли это Конорс?

Линда, которую ничего не стоило вывернуть наизнанку, поразила ее необъяснимым многотерпением. Оно пугало. Ито иногда казалось, что Конорс и ее роботизировал. Сжатая, как пружина, она взорвалась в ее доброжелательных руках, и, кроме того, что перед ней была женщина униженная до последнего предела, Ито ничего в ней не увидела.

Считая, что жизнь ее кончена, захлебываясь слезами, Линда часами рассказывала ей о своих обидах, забыв думать о том, что ее связывают с Конорсом какие-то секреты, клятвы, обязательства. Впервые в жизни Ито помогала ей стать собой, и она освобождалась от прошлого, казавшегося странным и маловероятным.

Но когда Митаси продемонстрировал ей Линду как еще одну свою «крысу», Ито поклялась, что вернет ей жизнь. Видимо, уже тогда зрело в ней чувство причастности к чему-то большему, чем научный интерес к работе Конорса. Ито хорошо знала себе цену. Психиатрия открыла ей возможность понимания хрупкости человеческой души, простоты проникновения в нее, если ты действительно заинтересован в этом проникновении. Уверенность ее в себе несколько пасовала лишь перед личностями неординарными, но тем интереснее было с ними работать. Поверив ей, Митаси последний год шпиговал ее легендами о Конорсе, маниакально внушая веру в гения, способного преобразовать человечество.