Поэтому к своей миссии со стрельбой я и отнесся столь легко, полагая, что власти в курсе событий и ведут свою игру, а солдаты ждут своего часа. Но полки не появились, а император повел себя более чем странно…

— О чем вы, Бреннер? Какой Серафимов? Я лично присутствовал, когда утром отец отдавал распоряжения, и ни о каких возможных провокациях и тем более потенциальной бойне заранее известно не было.

— Но как же? — удивился я. — Барон-капитан Мартынов собирался лично доложить императору…

И тут я умолк на полуслове. А что, если барон-капитан попросту не передал содержание нашего разговора его величеству? Что, если он вел собственную игру? Но поверить в это я не мог. Мартынов — герой множества сражений, риттер без страха и упрека… и вдруг предательство? Не верю!

— Барон-капитан скоропостижно скончался вчера ночью, — со странным выражением на лице произнес Костас. — Сердце отказало. Об этом стало известно буквально за час до полудня.

Вот, значит, как. Мартынов не предал. Умер. Не выдержало сердце, и рассказать об угрозе он попросту не успел, а я понадеялся на него и не предусмотрел запасных вариантов. Получается, я не был агентом Мартынова в круге заговорщиков, я, сам того не зная, стал предателем.

— Но… — Я не находил слов. — Неужели никто больше…

— Бреннер, а вы никогда не задумывались о происхождении боевых механизмов, дубликатов и прочих технологий, попавших в руки революционеров? Или вы думаете, что все пришло от нас, с этой стороны? Так я вас разочарую. У моих «собратьев», — Костас особо выделил последнее слово, — подобных технологий нет. Наше оружие вообще не пригодно для использования человеком, оно природное, естественное, как у вас руки или ноги.

— А энерготанки?

— Мы их не производим, мы ими торгуем. Мы — посредники. Энерготанки, «дыроколы» и некоторые другие предметы, не имеющие аналогов в нашем мире, передаются в качестве оплаты. Наладив контакт с главой империи, мы хотели получить гарантии неприкосновенности, пользоваться разного рода торговыми привилегиями…

— Торговыми?

— Поверьте, скоро вы обо всем узнаете, с моей помощью или без нее. Грядет время больших перемен.

Вроде бы Костас говорил разумные вещи, и я бы даже ему поверил при других обстоятельствах, но я прекрасно помнил, как на самом деле выглядят подселенцы, помнил фотографии детей, найденные в мастерской фальшивого дагеротиписта, помнил мертвые тела на цеппелине и убитого бауэра на дороге. И никакие лживые обещания не дадут мне этого забыть.

Костас уже давно не человек. И относиться к нему как к человеку я не могу. Он — один из них, из тех, кто пытал детей, мучил их и убивал, и вряд ли при этом терзался угрызениями совести. Им не место среди нас. Они — чужие. Не только формой, но и содержанием. Они — враги рода человеческого, и никогда не стоит об этом забывать, увлекшись эксклюзивными подарками и могуществом.