– Нет. – Она снова поцеловала меня, потом встала и подошла к кухонному уголку. – Теперь, наверное, придется отсиживаться здесь целый день. А следующей ночью отправляться.
Я сел, зевнул, и повертел головой, разрабатывая шейные позвонки, затекшие за время сна.
– Я согласен.
Вдруг я понял, что прямо сейчас – безумно счастлив. Как
Мин открыла холодильник и нахмурилась.
– Придется только порыскать по окрестностям в поисках съестного. Если ты, конечно, не готов вместо завтрака закусить большими банками легкого «Бада»[61].
– Могло быть и хуже. – С моего лица не сходила глуповатая улыбка.
Мин плюхнулась на диван рядом со мной и взяла меня за руку. Ее глаза посерьезнели.
– Хочу поблагодарить тебя.
– Поблагодарить? За что?
– За то, что ты сказал вчера. Насчет Гвоздя.
Хорошее настроение испарилось.
– Это правда. В смерти Гвоздя не виновен никто, кроме засранца, который его убил.
Она отвела глаза.
– Да, я понимаю. Просто мне… мне кажется, это воспоминание всегда будет мучить меня.
Я кивнул. Не стал говорить никакой идиотской фразы вроде «время лечит» или «подумай о хорошем». Все это дерьмо под соусом благих намерений я и сам слышал после смерти мамы. Когда человек скорбит, ему надо предоставить возможность горевать. Лучше всего просто быть рядом.
Лицо Мин потемнело.
– Итан – чудовище и убийца. Когда ты пришел за мной, я была так расстроена, что сказала кое-что, о чем теперь жалею. Но я