Когда я проснулся, было темно. На кровати, где я лежал, тонкие простыни были заправлены так, что я еле мог двигаться. Я лежал на боку. Здесь стояли и другие кровати, белые силуэты, плавающие во тьме, и слышалось дыхание других спящих подростков и детей. В одном конце были окна без занавесок. Палата, похоже, находилась высоко, потому что в окнах виднелось небо. Только небо. Стояла ночь, очень далеко висела маленькая луна.

Я не мог в это поверить – я спал с середины дня. Как я мог, когда я был нужен моим родителям? Что бы доктор мне ни вколол, это оказалось что-то сильное, настолько сильное, что я не мог окончательно проснуться, и странная чернота не уходила. Я чувствовал её на краю сознания и знал, что в любой момент она может вернуться. Я должен был срочно найти маму и папу. Я должен был узнать, куда их дели доктора. Я попытался подняться, но простыни были слишком тугими, и когда я повернулся, чтобы ослабить их, то замер от неожиданности.

У другой стороны моей кровати стояла женщина.

Она стояла очень неподвижно и смотрела на меня. Серьёзная одежда и седые волосы делали её похожей на врача. Но она была такой неподвижной, что я задумался: не может ли она быть кем-то ещё? Лунатик, потерявшийся посетитель, сумасшедшая? Я решил, что она, должно быть, врач. Я спросил её, где мама и папа. Прежде, чем она могла ответить, и прежде, чем я мог повторить вопрос, чернота вернулась.

* * *

Когда я окончательно проснулся, было утро и палата наполнилась шумом. Меня всё ещё мутило. Команда санитаров клацала стальными крышками на большой тележке из нержавеющей стали, от которой шёл пар. Примерно за десять секунд они раздали всей палате завтрак и укатили. Две медсестры переходили от кровати к кровати, толкая тележку с лекарствами. Они скармливали таблетки в маленьких бумажных стаканчиках недовольным детям. Уборщица протирала пол, напевая на языке, которого я не знал.

– Где мои мама и папа? – прохрипел я медсёстрам, которые стояли около соседней кровати. Когда они ушли, я окликнул их. – Где мама и папа?

Я пинком сбросил заправленные простыни и встал. На мгновение у меня в глазах покраснело, и мне пришлось переждать слепоту, а потом я бросился за сёстрами. Я был в больничной рубашке, разрезанной сзади. Я не помнил, чтобы её надевал. Это значило, что кто-то раздел меня, пока я спал.

– Пожалуйста, – сказала уборщица с восточноевропейским акцентом, преграждая мне дорогу. – Ты скользит на мой пол. Вернись свой кровать.

– Я должен узнать, что случилось с моими родителями. Что случилось с моими родителями?