Клотильда заставила себя войти.
Уже пять дней она пыталась вообразить обстановку хижины-тюрьмы, а увидела кровать, деревянный стол, несколько засохших цветков в вазе, радиоприемник и книги. Десятки книг на грубых стеллажах и на полу вдвое уменьшали и без того тесную комнату.
В углу, на табурете, спиной к ней сидела сгорбленная старая женщина.
Длинные седые волосы падали до пояса, как будто чинная бабушка вдруг вынула шпильки, решив показать зеркалу, внукам, давнему любовнику, как хороша была когда-то.
Старая женщина сидела в холодном темном углу лицом к стене и напоминала наказанного ребенка. Забытого на целую жизнь. Ребенка, за которым никто не придет, но он даже не шелохнется, ведь ему так велели.
– Мама?
Женщина медленно повернулась. Руки и шея у нее были в крови.
– Мама?
Клотильда задыхалась, перед глазами стояла картина, терзавшая ее двадцать семь лет подряд: исковерканный «фуэго», окровавленное тело матери… И вот она, живая, вопреки всем очевидностям и безусловностям.
Мама?
Слова застряли в горле.
Женщине, которая смотрела на нее так, будто молила о прощении, этой красивой гордой женщине было явно больше восьмидесяти лет. Господи, как же долго она страдала!
Но эта мученица не была ее матерью.
III. Sempre giovanu
III. Sempre giovanu