Светлый фон
Например, о том, что не надо рассчитывать на увеличение продолжительности жизни. Рост числа стариков в обществе противоречит законам природы, ее изначальному выбору. «Геронтократия» приводит она только создает лишние проблемы, она связана с ростом заболеваемости и заводит нашу планету в тупик. Старость, позднее потомство, любые лекарства, которые служат продолжению жизни, это насилие над естественным отбором Генетик говорил с горечью, подчеркивая каждое слово Мы – это вирусы Земли, мы плодимся и не умираем. Когда Наполеон Шимо убедился, что среди мужчин племени Уруру, как и среди мужчин в доисторических племенах, нет стариков, убедился, что это племя само регулирует свою численность с помощью смертей и трагически заканчивающихся родов, он решил узнать, а что я об этом думаю как ученый. Исполняют ли уруру свои ритуалы потому, что так диктует их культура, что такова коллективная память, традиция, передающаяся из поколения в поколение, или это происходит лишь потому, что генетика не оставляет им выбора? Выяснилось, что взгляды у нас сходные, благодаря все возраставшему родству душ мы подружились, и Шимо привез меня туда, где до тех пор не ступала нога человека из цивилизованного мира, чтобы я своими глазами увидел этих высоких светлокожих индейцев

 

Наполеон Шимо сидел по-турецки, руки его спокойно лежали на коленях, пламя костра отражалось в его расширенных зрачках. Люси смотрела на костер, ей едва удавалось слушать антрополога: мешали собственные мысли, которые мелькали в мозгу наподобие молний, извергались из мозга кипящей лавой и разлетались камнепадом в ритме пляски высокого огня. Она видела раздавленные шарики мороженого на молу… летящую по шоссе машину… обугленное детское тело на прозекторском столе… Люси дернулась, будто от пощечины, и отвернулась. Она бредила, она пыталась расслышать сквозь вопли и завывания в собственной голове то, что говорил Шимо. Ей так хотелось понять.

– Вот этот человек напротив вас – он биологический отец ребенка, ему хочется помочь ребенку родиться на свет, прежде чем он убьет его мать.

Молодой индеец, разрисованный с головы до пят, встал на колени рядом с роженицей и стал что-то тихонько говорить, поглаживая жену по щекам. Люси не слышала, что он говорит, она слышала только голос Шимо – сразу и близкий, и далекий. И такой одурманивающий.

– Этот муж своей жены воспроизвел себя в ребенке, обеспечил своим генам будущее, ибо младенец родится крупным, сильным, здоровым и станет хорошим охотником. Этому молодому человеку всего восемнадцать лет. Скоро он найдет себе в племени других женщин, будет сеять свое семя еще и еще… Потом, несколько лет спустя, он покончит с собой во время другой церемонии, ибо он унаследовал от предков умение убивать себя быстро, без страданий, с уважением к традициям… Только представьте себе мое изумление, когда я открыл… образ жизни уруру – это было так давно. Они убивают женщин, давших жизнь мальчикам, но не трогают тех, у кого родилась девочка. Они убивают мужчин, не достигших тридцатилетия, но совершивших все, для чего их предназначила природа: эти юноши бились тогда, когда это требовалось, они произвели на свет потомство и продолжили таким образом существование своего племени в постоянном численном составе. Но почему, почему эта, такая особенная, такая жестокая культура дожила до наших дней в единственном племени? Какова тут была роль естественного отбора? Когда и как вмешивалась Эволюция? – Шимо глотнул темной жидкости, поморщился, сплюнул в сторону и продолжил: – Думаю, вы читали мою книгу? Ну и зря, ерунда – все, что там написано. Никакой особой жестокости уруру не существует просто потому, что она не успевает проявиться: при первом же признаке ее возникновения, едва только взрослый индеец увидит мир перевернутым, он приносит себя в жертву. Это племя должно быть для людей настолько же привлекательным, насколько пугающим, понимаете? Пусть люди боятся сюда ехать, пусть они боятся оказаться лицом к лицу с этими могучими гигантами-охотниками. Весь мир считает меня сумасшедшим, убийцей, кровожадным дегенератом, но мне от этого только лучше. Мне нужно, чтобы нас боялись. Этот народ – мой, и я никогда его не оставлю.