– Плутоний отнимет у вас сорок пять минут, – уверил доктор, – но уже через полчаса большая часть вашего мозга и органов чувств снова будут в полном порядке. Я никогда не слышал, чтобы воздействие длилось дольше. У вас будет пятнадцать минут, в течение которых вы расскажете мне о своих ощущениях.

Балкот одним глотком осушил старинный бокал и откинулся назад, глубоко погрузившись в мягкие пневматические подушки кресла, как указал ему Маннерс. У него появилось чувство, что он легко падает в бесконечную мглу, которая с необъяснимой быстротой заполнила комнату. Сквозь мглу, укрывшую его сознание, скульптор смутно ощутил, что Маннерс забрал пустой бокал из его расслабленных пальцев. Он видел далеко над собой лицо доктора, маленькое и размытое, будто тот смотрел на него с какого-то потрясающего дальнего ракурса, точно с горной вершины, а простые движения Маннерса, казалось, происходили в каком-то в другом мире.

Балкот продолжал падать и плыть сквозь вечную мглу, в которой все вещи растворялись, словно в первичных туманностях хаоса. Спустя неизмеримый промежуток времени мгла, которая сначала была бесформенной, серой и бесцветной, начала плавно переливаться подобно радуге. В каждый последующий момент времени цвета? менялись, не повторяясь, и чувство мягкого падения обернулось головокружительным вращением, как будто Балкот был захвачен постоянно ускоряющейся воронкой вихря.

Одновременно с движением в этом водовороте призматического сверкания Балкоту казалось, что его чувства подвергаются неописуемым изменениям. Цвета водоворота незаметно для глаз непрерывно изменяли оттенки и, наконец, стали распознаваться как твёрдые формы. Подобно акту творения, они возникали из бесконечного хаоса, и занимали свои места в столь же безграничной перспективе. Ощущение движения по сужающейся спирали превратилось в абсолютную неподвижность. Балкот больше не осознавал себя живым органическим телом. Он был абстрактным глазом, нематериальным центром визуальной осознанности, одиноко висящей в космосе, и этот наблюдающий глаз всё ещё пребывал в тесных отношениях с застывшей перспективой, в которую он всматривался из своей неописуемой позиции.

Ничуть не удивившись, он обнаружил, что пристально смотрит одновременно в двух направлениях. По обе стороны от него в дальнюю даль простирался странный своеобразный ландшафт, который был полностью лишён нормальной перспективы. Это пространство пересекала идеально прямая стена, похожая на неразрывный фриз или на барельеф из скульптурных изображений человека.