Уилл принялся рыться в чемоданчике профессора, пытаясь хоть что-то разглядеть в тусклом освещении. На какое-то кошмарное мгновение он уже подумал, что нужной склянки там нет, – и тут же на нее наткнулся.

Рейвен накапал около двадцати капель хлороформа на носовой платок, который предварительно свернул конусом, как его учили. Миссис Флинт орала и выгибалась дугой; она попыталась ударить врача свободной рукой, но тот заслонился локтем и поднес смоченный платок на расстояние десяти дюймов от ее лица – потом, медленно, ближе и ближе, пока конус не накрыл рот и нос.

В течение минуты она прекратила метаться, и те, кто держал роженицу, смогли ее отпустить, хотя явно оставались наготове на тот случай, если она начнет опять.

– Он ее отравил! – заголосила повитуха. – Мистер Флинт, этот человек убил вашу супругу!

– Это хлороформ, новое лекарство, – ответил Уилл, глядя Флинту в глаза. – Она будет спать и не почувствует боли – пока я не дам ей проснуться.

Теперь, когда пациентка лежала неподвижно, Рейвен смог осмотреть ее. Он без труда определил положение плода и понял, почему роды никак не прогрессировали. Внутри у него все сжалось. Первое впечатление было неверным. Существовала возможность сделать ситуацию еще хуже, пусть лишь для него самого.

Осмотр показал, что в родовых путях оказалась не головка, а ручка. И мать, и ребенок – оба могли умереть. Он применил хлороформ, и – хотя это не станет причиной смерти, если миссис Флинт так и не очнется, – обвинят все равно его. Уж повитуха об этом позаботится.

Уилл не мог позволить себе думать о том, что случится после этого.

Ему придется развернуть ребенка в утробе, прежде он сможет извлечь его на свет: маневр, которого Рейвен прежде никогда не проделывал. Если не справится, то совершенно точно будет убит. Даже если преуспеет, его судьба совершенно неопределенна.

Рейвен на секунду прикрыл глаза и мысленно перенесся прочь из этого места: совсем недалеко, за милю отсюда, в комнату на верхнем этаже в Кэнонгейте: тот первый случай, на который он сопровождал Симпсона. Он представил себе диаграмму, которую набросал для него профессор на клочке бумаги, брошенном на заляпанный воском стол в той душной, грязной комнатушке. «Ребенок как единое целое имеет конусообразную форму, сужаясь от головы к ногам. Череп тоже можно рассматривать как конус, который сужается от макушки к основанию».

Рейвен сделал глубокий вдох и приступил к делу. Руку в матку удалось ввести без особой сложности, и он сразу же нащупал колено, а затем и обе ножки целиком. Взявшись за них, потянул, аккуратно, но сильно. Хлороформ расслабил мышцы матки, и роды завершились каких-нибудь пять минут спустя; здоровый ребенок, мальчик, – вот только ручка, так долго зажатая в родовых путях, казалась почти черной на вид.