Что же происходит, когда алмаз наконец разламывается? Известно что.

Зрелище редкостное. Изменение колоссальное. Деление ядра.

А сломает ее он. Единственная управа против алмаза – это другой алмаз.

В микрофон Лютер произносит:

– Джек, вот тебе единственная от меня подсказка. На входе в склад тебя будет ждать блок клавиатуры. Ты как думаешь: какую комбинацию нужно набрать, чтобы попасть внутрь?

– А как мне… Погоди.

Он надеется, что она сообразит.

– Шестьсот шестьдесят шесть.

– Точно.

Он следит, ведя ее еле заметным движением прицела на двуноге. Ничто не бывает так заразительно, как слежение за целью в окуляр высокоточного прицела на расстоянии четверти мили. Каждый следующий вдох мишени может оказаться последним, а быть ему или не быть, решает всего лишь нажатие на спусковой крючок.

Когда он только еще обустраивал это место, он время от времени натыкался то на какого-нибудь делягу, то на бомжа. На героиновую шлюху, что по неосторожности забрела в этот пригород-призрак в поисках места, где можно по-тихому ширнуться.

Этих залетных птиц он хватал, объяснял им правила игры и отпускал на выгон, давая бутылку воды и две минуты форы. Если продержишься до утра – ступай. Живи.

На выгоне он щелкал их из снайперской винтовки. Патроны калибра 7.62.

Игры начинались только с наступлением темноты. Свою добычу Лютер высматривал через оптический прицел с водонапорной башни. В задачу входило заставить их бегать всю ночь. Самыми занятными были расклады, когда даже не требовалось прибегать к стрельбе.

А просто брать их, когда они уже упали от изнеможения, и приканчивать руками.

Закрывая глаза, он до сих пор видит зеленоватую зернистость портретов тех бегунов – выдохшихся, скрюченных где-нибудь в кромешной тьме между мусорных баков: они корчатся, блюя без рвоты от невероятного изнеможения, а он в это время садит пули сквозь металл поближе к голове, чтобы эти олухи снова срывались с места и бежали, спотыкались.

Этот страх на их лицах. Кромешный, животный. С этим упоением не сравнится ни одно другое.

Сначала в этом деле входишь во вкус, затем вырабатывается привычка, а уж когда на нее подсаживаешься, она оформляется в чистейшее пристрастие.

Как хорошо, что он купил этот городок.

Правда, не весь. Хотя весь и незачем. Городок брошен. А он скупил здесь жилья и промышленных объектов по ценам таким смешным, что сам факт сделки едва ли не более криминален, чем его деяния.