— Похоже, вы ужасно устали и замерзли. Садитесь поближе к огню.

Он подошел и прислонился к камину, боясь, что если сядет, то уже не сможет подняться. Но каминная доска казалась шаткой, мрамор — скользким как лед. Он опустился в кресло и смотрел, как она, встав на колени на коврик перед очагом, подложила сухого хворосту на еще теплую после вчерашней топки золу. Хворост вспыхнул живым пламенем. Она добавила несколько кусков угля, затем, не вставая с колен, достала из кармана плаща письмо и протянула ему.

Незапечатанный голубой конверт, на котором круглым детским, но твердым почерком было написано:

«Любому заинтересованному лицу».

«Любому заинтересованному лицу».

Он вынул письмо. Дешевая голубая бумага, самая простая, нелинованная, но строчки письма были такие ровные, что, по-видимому, покойница использовала линованный трафарет.

«Я убила Хедер Пирс и Джозефин Фаллон. Они узнали кое-что о моем прошлом, что их не касалось, и угрожали мне шантажом. Когда сестра Гиринг позвонила мне и сообщила, что Фаллон заболела и ее госпитализировали, я знала, что Пирс будет играть роль пациента вместо нее. В тот день рано утром я взяла бутыль с дезинфицирующим средством и наполнила им пустую молочную бутылку из сестринской подсобки. Аккуратно запечатала бутылку крышкой и положила ее в свою гобеленовую сумку, с которой пошла на завтрак. Все, что мне надо было сделать, — это незаметно зайти в демонстрационную после завтрака и заменить на тележке бутылку молока на бутылку с ядом. Если бы в демонстрационной кто-то был, я бы нашла предлог и постаралась бы сделать все другим способом и в другое время. Но в комнате никого не было. Я отнесла молоко наверх, в сестринскую подсобку, а пустую бутылку из-под дезинфицирующего средства выбросила из окна ванной. Я находилась в оранжерее, когда сестра Гиринг показывала банку с никотиновым опрыскивателем для роз, и вспомнила о ней, когда надо было убить Фаллон. Я знала, где хранится ключ от оранжереи, и надевала хирургические перчатки, чтобы не оставить отпечатки пальцев. Влить яд в стаканчик с виски, пока Фаллон была в ванной, а питье остывало на ее тумбочке, было легче легкого. Ведь порядок ее действий перед сном никогда не менялся. Я собиралась подержать банку у себя, а потом поставить ее к ней на тумбочку, чтобы создалось впечатление, что она совершила самоубийство. Я понимала, что при этом важно оставить отпечатки ее пальцев на банке, но это не представляло бы труда. Мне пришлось изменить план, потому что около двенадцати позвонил мистер Кортни-Бриггз и вызвал меня в отделение. Я не могла нести банку с собой, потому что в отделении было бы невозможно все время держать сумку при себе, а оставлять ее в комнате мне показалось небезопасным. Тогда я спрятала ее в ведре с песком напротив комнаты Фаллон с намерением извлечь ее оттуда и поставить на тумбочку, когда вернусь в Дом Найтингейла. Но этот план также провалился. Когда я поднялась по лестнице, двойняшки Берт вышли из своих комнат. Сквозь замочную скважину было видно, что в комнате Фаллон горит свет, и двойняшки сказали, что они отнесут ей чашку какао. Я думала, что тело будет обнаружено ночью. Мне ничего не оставалось, как подняться к себе в комнату и лечь спать. Я лежала в постели, ожидая в любую минуту услышать, как поднимется шум. Меня терзали сомнения: то ли двойняшки передумали насчет какао, то ли Фаллон заснула, не выпив свое виски с лимоном. Но спуститься вниз и проверить я не решилась. Если бы я смогла оставить банку с никотином возле постели Фаллон, никто бы и не подозревал, что ее убили, а я совершила бы два идеальных преступления. Мне нечего больше добавить, кроме того, что никто не знал о моих намерениях и никто не помогал мне. Этель Брамфетт».