– Я вспомнил твой рассказ о режиссере и его тапках, – сказал Бекстрём. – Если я все правильно понял, это должно ведь означать чистое бедствие для цены?

Гегурре не составило труда понять как сам вопрос, так и общее рассуждение. Естественно, замена трех поколений королевской династии на Марио Гримальди и его предков являлась крайне негативным фактором. Особенно, если некий объект попал к ним преступным путем.

– Катастрофа, наверное, слишком сильное слово, – сказал он, пожав плечами. – Но, в худшем случае, можно рассчитывать лишь на пятьдесят процентов от максимума. Само собой, также будет труднее найти покупателя. Многие учреждения и музеи, разумеется, станут осторожничать.

– Неужели все так плохо? – спросил Бекстрём с таким видом, словно у него украли половину состояния.

– Ну, конечно, это не катастрофа, но хорошего мало.

– Еще я спрошу тебя о другом, – сказал Бекстрём. – Икона с толстым монахом… Не мог бы я на время взять ее к себе домой.

«Сейчас надо спасать то, что еще можно спасти», – подумал он.

– Естественно, – сказал Гегурра. – Ты не обидишься, если я спрошу зачем?

– Я просто подумываю купить ее у тебя. Хотел лишь проверить сначала, как она будет смотреться у меня над диваном.

– Ради бога, – сказал Гегурра, не сумев толком скрыть удивление. – Я попрошу моего секретаря принести ее. Она стоит на складе.

Бекстрём и святой Феодор поехали прямо домой к Бекстрёму, где он пообедал, разглядывая жирного греческого прелата, стоявшего на кухонной мойке в нескольких метрах от него. Коричневые бобы и жареная свинина помогли ему утолить голод, а пара дополнительных рюмок водки стала просто необходимым подспорьем в ситуации, когда ему приходилось общаться с вороватыми священниками и макаронниками, которые беззастенчиво пачкали дерьмом чужие диваны и, ничуть не сомневаясь, могли позволить себе ограбить такого честного и крутого полицейского, как он сам.

После крайне необходимого ему послеобеденного отдыха он проснулся от звонка в дверь, а когда надел махровый халат и открыл ее, то сразу понял, что сейчас на него обрушилась настоящая катастрофа и что о домашнем покое, который он ценил превыше всего иного, теперь можно забыть.

138

К нему пришла мама Эдвина Душанка. Она также принесла с собой Исаака, и, судя по размерам клетки, где он сейчас сидел, ему не слишком хорошо жилось в гостях, поскольку, если проводить аналогии с местами человеческого обитания, он сейчас находился чуть ли не в одиночной камере следственного изолятора. В остальном же выглядел «подавленным», как сам мальчик при недавнем визите описал Бекстрёму душевное состояние попугая.