Она кивнула.

— Значит, все, как и раньше, — сказал он.

Она подняла глаза к небу. Он сказал это уже раз пятьдесят с тех пор, как кортеж выехал из Гардермуена. Оттуда, где стояла их машина, было видно пустое шоссе, тянущееся от переезда к северу, на Трустерюд и Фурусет. Сигнальная лампочка на крыше лениво вращалась. Харри опустил стекло и протянул руку, чтобы смахнуть блекло-желтый лист, попавший под стеклоочиститель.

— Смотри, красношейка, — сказала Эллен и показала куда-то. — Редкая птичка для поздней осени.

— Где?

— Там. На крыше кассы.

Харри высунулся в переднее окно:

— Да? Значит, это красношейка?

— Ну да, красношейка, или малиновка. Хотя, думаю, ты не отличил бы ее от снегиря, верно?

— Верно. — Харри заслонил глаза от солнца. Зрение, что ли, падает?

— Красношейка — редкая птица, — сказала Эллен, завинчивая пробку термоса.

— Не сомневаюсь, — сказал Харри.

— Девяносто процентов улетают на юг, но есть такие, которые рискуют остаться.

— Вроде этой?

Снова голос по рации:

«Центр, я шестьдесят второй. Неизвестный автомобиль стоит у дороги в ста метрах от поворота на Лёренскуг».

Ответ Центра — низкий голос, картавый бергенский выговор:

— Подождите, шестьдесят второй. Проверяем.

Тишина.

— А туалеты вы проверили? — спросил Харри, кивая на автозаправку «ESSO».