Полицейский кивнул.

— Фарс, Харри. Я задумывал это как фарс, где актеры появляются и уходят через двери. Я позаботился о том, чтобы соседи видели, что мы сидим на террасе, перед тем как завести Лисбет в спальню. Там я достал пистолет из ящика с инструментами, и она, широко раскрыв глаза, — да-да, совсем как в фарсе! — посмотрела на ствол с глушителем.

Вилли вынул руку из-под одеяла. Харри увидел в ней пистолет. С черной шишкой, навинченной на дуло. Пистолет был направлен в его сторону.

— Присядь, Харри.

Харри сел на стул, чувствуя, как острый шпатель уткнулся ему в бок.

— Она не понимала самого комичного. Разумеется, тут должна была быть поэзия. Тут должен был быть половой акт, при котором я бы забил горячий свинец туда, куда обычно извергал семя. — Вилли встал с постели, та булькнула и заколыхалась. — Но фарс требует стремительности. И мне пришлось сочинить быструю развязку.

Голый, он встал перед Харри и поднял пистолет:

— Я направил дуло на ее лоб, который она сморщила от удивления, как делала это, когда считала, что мир несправедлив или просто непонятен. Как в тот вечер, когда я рассказал ей о пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион», на которой основывался мюзикл «Моя прекрасная леди». Там Элиза Дулитл выходит замуж не за профессора Хиггинса, который из уличной девчонки превратил ее в образованную мадемуазель, а за молодого Фредди. Лисбет была вне себя: она считала, что Элиза всем обязана профессору, а Фредди — неинтересный и ничтожный человек. Знаешь, Харри, я начал плакать.

— Ты псих, — прошептал Харри.

— Очевидно, — серьезно согласился Вилли. — То, что я сделал, чудовищно. Здесь не хватает того самообладания, которое можно встретить у людей, движимых ненавистью. А я обычный человек, следующий движениям сердца. А оно призывало меня к любви — той самой, которая Божий дар, которая превращает нас в Божьи орудия. Разве пророков и Христа при жизни не считали безумцами? Конечно, Харри, мы безумны. Безумны, зато чище всех в этом мире. Когда люди скажут, что то, что я сделал, — сумасшествие и у меня нет сердца, я спрошу в ответ: «У кого же в действительности нет сердца? У того, кто не может убить свою любовь? Или у того, кто любим, но не умеет любить в ответ?»

Последовала долгая пауза.

Харри откашлялся:

— Так ты ее застрелил?

Вилли легко кивнул.

— У нее во лбу появилась маленькая ранка, — сказал он с каким-то удивлением в голосе, — потом — черная дырочка, будто ее прокололи гвоздем.

— А потом ты решил ее спрятать. В единственном месте, где ее наверняка не нашла бы даже полицейская собака.