Кристоффер покосился на него:

— Я, может, и зеленый совсем, но на это наркоманское старье меня не купишь! Держи спичку.

Он взял спичку.

Порошок растворился в воде, превратился в прозрачную бурую жидкость. Кристоффер положил в ложку ватный тампончик.

— Чтобы отцедить всякую дрянь, — пояснил он, не дожидаясь вопроса, сквозь вату высосал жидкость шприцем, поднес иглу к руке. — Видишь, кожа чистая. Следов почти что никаких. И вены толстые, хорошие. Чисто целина, все говорят. Но через несколько лет они будут желтые от гнойных болячек, как у них. И Твердой Рукой меня уже никто не назовет. Я это знаю и все равно продолжаю. Глупо, да?

Кристоффер болтал без умолку, встряхивая шприц, чтоб остыл; перетянул плечо жгутом и прицелился иглой в вену, синей змеей проступившую под кожей. Острие вошло в сосуд, и поршень втолкнул героин в кровь. Веки у парня опустились, рот полуоткрылся. Голова откинулась назад, взгляд уперся в подвешенный собачий труп.

Некоторое время он смотрел на Кристоффера. Потом отшвырнул горелую спичку и расстегнул молнию на своей синей куртке.

Когда Беата Лённ наконец дождалась ответа, она почти не слышала Харри по причине дисковерсии «Jingle Bells», фоном звучавшей в трубке. Тем не менее поняла, что он нетрезв. Не оттого, что запинался, совсем наоборот. Она рассказала о Халворсене.

— Тампонада сердца? — воскликнул Харри.

— Внутренние кровотечения наполняют кровью пространство вокруг сердца и мешают ему сокращаться как следует. Пришлось откачать много крови. Сейчас состояние стабилизировалось, но он по-прежнему в коме. Надо ждать. Я позвоню в случае чего.

— Спасибо. Как насчет других новостей?

— Хаген отправил Юна Карлсена и Tea Нильсен обратно в Эстгор, с двумя охранниками. Я поговорила с матерью Софии Михолеч. Она обещала сводить дочь к врачу.

— Хм. А что там с депешей Ветинститута, ну, про мясо в рвоте?

— Они предположили китайский ресторан, потому что, кроме как в Китае, такое нигде не едят.

— Что не едят?

— Собачину.

— Собачину? Погоди!

Музыка смолкла, зато послышались звуки уличного движения. Потом Харри снова заговорил:

— Так ведь, черт побери, в Норвегии собачину не подают.