Харри поднялся наверх, повернулся к силуэту человека, смутно различимому в отсвете огней города как раз напротив лестницы. Человек сидел за перилами на краю большого открытого окна, через которое и веяло холодом.

— Красиво, правда? — легко, почти весело спросил Матиас.

— Если ты про вид, то да.

— Я не про вид, Харри.

Одна нога Матиаса свисала из окна. Харри стоял возле лестницы.

— Кто ее убил, ты или снеговик, Харри?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что ты. Ты же у нас умный парень. Я все рассчитал. Ужасные ощущения, да? В таких случаях, разумеется, нелегко сконцентрироваться на красоте. Я имею в виду, если человек убил того, кого любил больше всех.

— Ну, — сказал Харри и сделал шаг вперед, — ты-то об этом не слишком много знаешь, разве не так?

— Я-то? — Матиас повернулся. — Первую женщину, которую я убил, я любил больше всего на свете.

— Тогда зачем ты это сделал? — спросил Харри, положил правую руку на револьвер за ремнем и тут же почувствовал страшную боль.

— Потому что моя мать была лживой шлюхой, — сказал Матиас.

Харри приспособил руку и достал револьвер.

— Давай спускайся сюда, Матиас. И руки подними.

Матиас с любопытством взглянул на Харри:

— Слушай, Харри, а ты знаешь, что существует двадцать процентов вероятности, что твоя мать была не лучше моей? Двадцать процентов, что ты ублюдок. Что скажешь?

— Ты меня слышал, Матиас.

— Я облегчу тебе задачу, Харри. Во-первых, я отказываюсь повиноваться. Во-вторых, ты же не видишь мои руки. А может, я тоже вооружен? Так что стреляй. Стреляй, Харри.

— Спускайся.

— Олег — ублюдок, Харри. А Ракель была потаскухой. Ты должен бы поблагодарить меня, что я сделал так, чтобы ты ее убил.