Когда священник прошел через кладбище и закрыл за собой ворота, из тени у стены выскользнула фигура. Священник машинально замер.

— Будьте милосердны, — сказал хриплый голос.

Человек протянул большую открытую ладонь.

Священник вгляделся в лицо под шляпой. Старое, испещренное морщинами лицо, большой нос, громадные уши и пара на удивление чистых, невинных голубых глаз. Да, невинных. Именно это пришло в голову священнику, после того как он подал несчастному двадцать крон и продолжил путь домой. Невинные голубые глаза-новорожденного, которому еще не требуется отпущение грехов. Завтра он скажет что-нибудь об этом в своей проповеди.

Я уже подошел к концу истории, папа.

Я сижу там, надо мной стоит Олег. Он обхватил обеими руками эту пушку, «одессу», словно держится за нее, как за дерево на краю обрыва. Держит ее и орет, у него совсем снесло крышу:

— Где она? Где Ирена? Говори, или… или…

— Что «или», торчок? Ты все равно не умеешь пользоваться этой пушкой. В тебе этого нет, Олег. Ты из хороших парней. Расслабься, и мы с тобой разделим эту дозу, хорошо?

— Нет, черт, нет, пока ты не скажешь, где она.

— Значит, вся доза моя?

— Половина. Это моя последняя.

— Договорились. Слушай, брось сначала пистолет.