Макар прервался, чтобы отпить чая, и наступившая пауза помогла Бабкину осознать, что ему совершенно перестала нравиться эта игра. И история перестала нравиться. Он поймал себя на сожалении о том, что в чашке Илюшина мало чая.

Макар допил его и отставил чашку в сторону.

– Она, разумеется, ее убила, – буднично сказал он. – Задушила или ударила чем-нибудь тяжелым. Та, вторая девочка, Золушка. Это был ее единственный шанс, ты же понимаешь…

Сергей сидел молча, чувствуя себя так, будто его голову сунули в колокол и ударили снаружи.

– Дальнейшее вполне ясно. Ей не составило никакого труда выдать себя за подругу. Внешнего сходства хватило, чтобы принц не заметил подмены, а туфелька и платье с бала послужили достаточными доказательствами. К тому же Золушка была красавицей, так что принцу не на что было жаловаться. А что до исчезновения молодой мадемуазель из соседнего графства, то тело ее, объеденное дикими зверями до неузнаваемости, отыскали лишь неделей позже. Убийцу не нашли: никто не знал о том, с кем она встречается в лесу, а про Золушку в поместье погибшей и слыхом не слыхивали.

Илюшин замолчал. Официантка сунулась было к перспективным клиентам, но на полпути передумала и отошла.

– Вот что непреложно следует из того факта, что отец и мачеха не узнали Золушку на празднике, – закончил Макар. – Но историю рассказывают победители, а они всегда подают ее в самом выгодном свете. Золушка не посмела искажать факты, поскольку о них знали слишком многие, и ей пришлось накладывать кружева выдумки на канву реальных событий. Фея-крестная – подходящее объяснение для людей, веривших в говорящих ослов и прочие чудеса.

– А узнали-то обо всем со слов Золушки… – пробормотал Бабкин.

– Да. Только она могла бы рассказать историю своей жизни так, чтобы получилась сказка, а не повесть о расчетливом убийстве. Ну как, убедительно я обосновал тебе неувязку с балом и неузнанной девицей?

Бабкин молчал.

– Э, Серега! Ты чего?

Сергей поднял глаза, посмотрел на друга без улыбки.

– Что? – несколько обескураженно спросил Илюшин. – Что ты как пыльным мешком стукнутый? Я поглумился над святым? Прости, мой трепетный друг… Я напишу расписку, что все это наглая ложь и клевета на героиню детских грез, и заверю ее у нотариуса. Устроит?

– Напишешь? – переспросил Сергей. Глаза его расширились. – Напишешь?!

– Может, с ошибками… – начал Илюшин, но Бабкин вскочил с места, и ему пришлось замолчать.

Сергей обхлопал себя по карманам и в джинсах нашел то, что искал. Он торопливо вытащил сложенный вчетверо листок, смятый на сгибах, развернул его, сел и пробежал глазами. А затем обхватил себя руками за голову и глухо застонал.