— Я была беременна!

Все тотчас уставились на меня. Внезапно воцарилась звенящая тишина, а лица всех четверых превратились в застывшие маски. Я даже испугалась, что они меня не расслышали.

— У меня должен был родиться ребенок, — сказала я, чувствуя, как кружится голова. Возможно, в этот момент я качалась как пьяная — не знаю. Во всяком случае, не помню, как я поднялась с кресла. В окна струились солнечные лучи, и комната была наполнена удивительным, золотым, каким-то волшебным светом. — Он умер.

Молчание.

— Неправда, — произнес Дэниел.

Он не смотрел на остальных, словно ему было все равно, как те восприняли известие. Его взгляд был прикован ко мне.

— Правда, — возразила я. — Правда.

— Только не это! — воскликнул Джастин. Почему-то он задыхался, словно пробежал марафонскую дистанцию. — Лекси, нет! Прошу тебя!

— Это правда, — усталым голосом произнесла Эбби. — Я знала. Еще до того как все произошло.

Дэниел едва заметно наклонил голову — самую малость. Губы его разомкнулись, и он издал вздох, долгий и печальный.

— Ты, ублюдок гребаный, — негромко произнес Раф, едва ли не с нежностью в голосе, и начал медленно подниматься с дивана. Руки его были крепко сжаты в кулаки.

Скажу честно, до меня не сразу дошло, что происходит — правда, моя первоначальная ставка была на Дэниела, независимо от того, что тот наговорил Эбби. Лишь когда Раф, уже гораздо громче, повторил: «Ты, ублюдок», — до меня дошло, что гнев его направлен не на Дэниела, а на Джастина. Просто Дэниел, застыв в дверном проеме, стоял как раз позади кресла, на котором сидел Джастин. И Раф обращался к Джастину.

— Раф! — оборвал его Дэниел. — Заткнись! Немедленно, кому говорят. Сядь и возьми себя в руки.

И тут произошло самое худшее из того, что могло произойти. Кулаки Рафа сжались окончательно, так, что побелели косточки. Губы растянулись в зверином оскале, золотистые глаза походили в этот момент на глаза рыси.

— Только посмей, — процедил он сквозь зубы, — только посмей снова приказывать мне, что и как я должен делать. Лучше посмотри на нас. Посмотри, что ты натворил. Ну, доволен собой? Говори, доволен? Если бы не ты…

— Раф, — взмолилась Эбби. — Послушай меня. Я знаю, что ты расстроен…

— О Боже! Это был мой ребенок! А теперь он мертв. И все из-за него!

— Я, кажется, велел тебе успокоиться, — произнес Дэниел, и в его голосе мне почудились зловещие нотки.

Эбби умоляюще посмотрела в мою сторону. Если Раф и был готов кого-то послушаться, то только меня. И подойди я тогда к нему, обними я его, преврати эту сцену в наше с ним личное горе, а не в публичную разборку, все могло бы и закончиться. У него просто не было бы иного выхода. На какое-то мгновение я едва ли не наяву ощутила, как обмякли его плечи, как его руки обнимают меня за талию, как я зарываюсь лицом в теплую, пахнущую стиральным порошком рубашку. Но я даже не пошевелилась.