Позже, когда мы уютно устроились под пуховым одеялом, а небо за окном постепенно розовело, Сэм сказал:

— Хочу спросить тебя еще об одном, но не знаю, как это лучше сделать.

— Спрашивай, — ответила я. — Теперь это твое право.

Я помахала у него перед носом рукой с кольцом. Надо сказать, оно здорово смотрелось на моем пальце. Более того, оказалось нужного размера.

— Нет, я серьезно, — отозвался Сэм.

Мне казалось, что сейчас я готова дать ответ на любой вопрос. Я перевернулась на живот и подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Роб, — сказал он. — Ты и Роб. Я видел, как вам хорошо было вместе. Как вы были близки. И мне всегда… мне и в голову не приходило, что что-то может быть не так.

Такого от него я не ожидала.

— Не знаю, что там между вами пошло наперекосяк, — продолжал Сэм, — да и не хочу знать. Не имею права. Просто мне кажется, что я могу себе представить, через что ты прошла во время операции «Весталка». Да и потом. Ты не подумай, я ничего не вынюхивал, боже упаси. Просто я там был.

Это было в ту ночь, когда я хотела найти Роба на месте преступления. Разве я могла предполагать, что все обернется мне же во вред? С тех пор я не раз задумывалась о том, что я, наверное, намного тупее, чем может показаться со стороны. Если я и усвоила, работая в убойном, одну истину, то она следующая: если вы невиновны, это еще ничего не значит.

Я не Лекси. И не заводная игрушка. Тем более в минуты, когда задергана, когда устала морально и физически. Когда это стало до меня доходить, я уже перевелась в «бытовуху», а Роб получил непыльную канцелярскую должность, и все мосты были сожжены и превратились в кучку пепла. Роб удалился от меня на такое расстояние, что я при всем желании не могла бы его рассмотреть. Я никому ничего не сказала. Одним промозглым субботним утром, еще затемно, я села на пароход в Англию и тем же вечером была в своей темной квартирке. Самолетом, конечно, гораздо быстрее, но от одной только мысли, что целый час придется сидеть без движения, стиснутой с обеих сторон чужими людьми, мне становилось плохо. Вместо этого я предпочла прогуливаться взад-вперед по палубе. На обратном пути изморось превратилась в дождь со снегом, и я промокла до нитки. Будь на палубе кто-то, кроме меня, он бы наверняка подумал, что я плачу. Но я не плакала. Более того, не проронила и слезинки.

Сэм был тогда единственным, кого я терпела рядом. Остальные были для меня по ту сторону волнистой стеклянной стены — они открывали рты и корчили рожи, жестикулировали и отнимали у меня последние силы. Я не сразу понимала, чего им от меня надо и что я должна сказать в ответ. Сэм — единственный, чей голос был мне слышен. А надо сказать, что голос у него замечательный — типичный сельский, низкий и спокойный, глубокий и богатый словно сама земля. Лишь он проникал ко мне сквозь стекло, лишь он был чем-то реальным.