Им удалось разжиться лишь снимком Рафа, на котором тот показывает репортеру средний палец. Картинка всплыла в одном таблоиде, причем, чтобы не подавать дурной пример детям, ее специально сделали размытой. Я прошла обязательный курс у психоаналитика, который был до безумия рад новой встрече со мной. Он обнаружил у меня целую кучу симптомов мягкой эмоциональной травмы и сумел при непосредственном содействии с моей стороны чудесным образом добиться полного излечения. В общем, я дождалась момента, когда у меня были вновь развязаны руки, и смогла завершить операцию «Зеркало» так, как считала нужным. Не скажешь ведь психоаналитику следующее: когда я думаю о Лекси Мэдисон, то прежде всего испытываю к ней глубокую благодарность. Зачем лишний раз расстраивать хорошего человека?

Как только мне стало известно, откуда приходили открытки, проследить ее передвижение не составило труда. Разумеется, необходимости в этом не было — все, что Лекси натворила до того, как ее занесло к нам и она напоролась на нож, нас не касалось. Хотя Фрэнк все равно провел расследование, после чего прислал мне папку, помеченную грифом «Дело закрыто». И никаких комментариев.

Ее следов в Сиднее так и не удалось разыскать. Обнаружился лишь один серфер, который утверждал, что якобы видел, как Лекси торговала мороженым на Мэнли-Бич. Звали ее Хэзел, хотя в последнем он не уверен, да и вообще на надежного свидетеля этот качок не слишком-то был похож. Зато в Новой Зеландии ее точно звали Наоми Беллантайн, и она на неполный рабочий день устроилась секретаршей в какой-то офис. Наверное, продолжала бы трудиться и дальше, если бы ей не намекнули, что пора бы перейти на полный рабочий день. В Сан-Франциско Лекси хипповала под именем Аланны Голдман — подрабатывала в магазинчике пляжных принадлежностей, покуривала «дурь» у ночных костров. А вот какая она на фото, сделанном друзьями, — босоногая и загорелая, в обрезанных джинсах. Длинные, до пояса, локоны развеваются на океанском ветру, на шее ожерелье из морских раковин.

В Ливерпуле она уже Мэгс Маккензи, начинающий дизайнер по шляпам, которая жила тем, что всю неделю стояла за стойкой сомнительного заведения, а по выходным — на рынке, в палатке, продавала свои изделия. И снова фото — в широкополой красной бархатной шляпе, с шелковым бантом и кружевной вуалькой с одной стороны; смеется в объектив. По словам соседок по дому — девиц из той же пробивной породы: кто-то пытался сделать себе имя в мире моды, кто-то подрабатывал на подпевках или в том, что расплывчато зовется «городским искусством» — за две недели до того, как она от них съехала, один модный бутик предлагал ей контракт. Впрочем, подруги не слишком переживали, когда, проснувшись однажды утром, ее не увидели. Такая не пропадет, в один голос утверждали они.