Дженни застыла; ее пальцы впились в одеяло.

— Это было последнее, что у нас оставалось. Я повторяла про себя снова и снова: «По крайней мере, еще никто не знает». Пока людям казалось, что у нас все замечательно, у нас был шанс все наладить. Но если все считают вас психами и неудачниками, к вам начинают относиться соответственно, и это конец. Вам крышка.

«Как к тебе относятся, так ты себя и чувствуешь», — сказал я Ричи.

— Но есть же профессионалы — консультанты, психологи. Они сведения о клиентах не разглашают.

— Зачем? Чтобы они сказали, что Пэт — псих, и упрятали его в дурдом, где он бы в самом деле спятил? Нет, психотерапевты Пэту были не нужны. Ему просто нужна была работа, чтобы у него не оставалось времени сходить с ума по пустякам, чтобы он ложился спать в нормальное время, а не… — Дженни оттолкнула рисунок с такой яростью, что он слетел с постели и с ужасным шуршащим звуком приземлился у моих ног. — Я просто должна была продержаться до тех пор, пока он не найдет работу. Вот и все. А если бы об этом прознали другие, я бы ничего не смогла сделать. Когда я забирала Эмму из школы, учительница мне улыбалась и говорила что-нибудь типа: «О, Эмма уже так хорошо читает», — словно я нормальная мамаша, которая сейчас поедет в свой нормальный дом. Только в такие минуты я чувствовала себя нормальной. Я нуждалась в этом. Только это позволяло мне жить дальше. Если бы она как-нибудь сочувственно мне улыбнулась и похлопала меня по руке — ну еще бы, ведь папа Эммы в психушке, — я бы точно сдохла, прямо в классе.

Жаркий воздух казался твердым. На долю секунды я вдруг увидел себя и Дину, нам было лет четырнадцать и пять соответственно, — я выкручиваю ей руку у школьных ворот. «Заткнись, заткнись, никогда не говори про маму с чужими, иначе я тебе руку сломаю!» Ее вопль, похожий на свисток паровоза, и это тошнотворное, кружащее голову удовольствие от того, что я тяну ее запястье все выше. Я нагнулся, чтобы подобрать рисунок и спрятаться за ним.

— Я ведь не многого хотела, — сказала Дженни. — Я не из тех, кому нужно быть поп-звездой, директором корпорации или девушкой с обложки. Я хотела только одного — быть нормальной.

Голос ее лишился последних остатков силы, стал сухим и безжизненным. Я положил рисунок обратно на кровать, но Дженни, похоже, не заметила.

— Поэтому вы забрали Джека из сада, да? — спросил я. — Не из-за денег. Вы боялись, что он расскажет там про зверя.

Дженни вздрогнула, словно я ее ударил.

— Он постоянно про это твердил! Нет, в начале лета он вспоминал про него редко — и только потому, что Пэт его поощрял. Они, бывало, спускались вниз, и Пэт говорил: «Видишь, Джен, я не спятил — Джек тоже слышал зверя. Верно, малыш?» И Джек, естественно, отвечал: «Да, мамочка, я слышал животное на потолке!» Если вы скажете трехлетнему ребенку, что он что-то слышал, и если он знает, что вы хотите, чтобы он это услышал, то он, конечно, убедит себя, что он это слышал. Тогда я не придавала этому большого значения, просто отвечала: «Не волнуйся, это обычная птица, скоро она улетит», — но потом…