Симоне встретилась с ним глазами.

– Я сейчас – не я. Поэтому и веду себя так, – просто сказала она. – Чувствую себя ужасной дурой.

Она опустила глаза, почувствовала, как загорается лицо, и тихо кашлянула.

– Мне нужно…

– Погоди. – Шульман достал из сумки прозрачную банку.

В банке ползало что-то вроде крупных темных бабочек, билось о запотевшее стекло.

– Сим?

– Я только покажу тебе кое-что удивительное.

Он поднял банку и протянул ее Симоне. Симоне рассматривала коричневые тельца, пыльцу на крыльях, осыпавшуюся на стекло, мусор, оставшийся от куколок. Бабочки, как копытцами, топтались лапками по стеклу, лихорадочно водили хоботками по крыльям и щупальцам соседок.

– В детстве я думала, что они прекрасны, – сказала Симоне. – Но это было до того, как я рассмотрела их как следует.

– Они не прекрасные, они жестокие, – улыбнулся Шульман, а потом посерьезнел. – Я думаю, все дело в метаморфозах.

Симоне потрогала стекло, коснувшись его рук, державших банку:

– Жестокость – результат превращения?

– Может быть.

Они посмотрели друг на друга и больше уже не думали о разговоре.

– Катастрофы делают нас другими. – У Симоне задрожал голос.

Шульман погладил ее руки:

– Значит, так и должно быть.

– Хотя мне не хочется становиться жестокой, – прошептала она.

Они стояли слишком близко друг к другу. Шульман осторожно поставил банку на стол.