Что я им сделал? Почему именно я?

Потому что я унаследовал твое отчаяние, твои безвольно опущенные плечи, отец? Это то, что нас с тобой объединяло.

«Стоять!» — крикнул однажды чей-то уверенный голос. Я помню мускулистого мальчика и кровоточащие носы моих мучителей. «Вы никогда больше не тронете его. Никогда».

И они оставили меня в покое.

Так у меня появился защитник, Андреас, только что переехавший из района близ монастыря Вреты.

Уже в первый день своего пребывания в нашей школе он встал на мою защиту. Я так и не понял, чем ему тогда понравился, но такова уж, как видно, дружба: она, как и ненависть, всегда появляется, откуда ее ждешь меньше всего.

Я выжил только благодаря Андреасу. Иногда он приглашал меня к себе в гости. Я помню запах булочек и малинового морса, его маму, которая никогда не мешала нам делать то, что мы хотим. Чем же мы занимались? Тем, чем обычно занимаются мальчики. Мы создали свой мир и жили в нем. Я никогда не возвращался домой вовремя. Когда я был у Андреаса, ты не мог добраться до меня, отец.

Твоя злоба не достигала меня, ведь так?

Нет, уже тогда она засела во мне прочно.

Ты бил меня, и я утешался как мог. Я убегал из твоего мира. Так я открыл для себя музыку, только не спрашивай, откуда это у меня. Андреас поддержал меня и купил мне гитару на деньги, заработанные им летом, когда мы собирали клубнику.

Но потом что-то случилось. Андреас перешел в другую школу; он не хотел больше общаться со мной, вырос и бросил меня на произвол судьбы. Но я не терял надежды, ведь мы были друзьями, и я знал, что никогда ни с кем не сойдусь, как с ним.

Он стал водиться с Йерри Петерссоном, крутейшим из самых крутых парней, увиваться за высокородными девушками. Я знал, что это не для меня, и даже не мечтал о таких друзьях.

Потом Андреас погиб.

А может, это я его предал, папа? Ведь это я убежал от него в музыку.

На выпускном вечере я пел песню о том, каково это, родиться в Линчёпинге и вырасти под сенью своей мечты, о праздниках вечерами в парке, где люди стараются заглушить свою тревогу. Должно быть, я задел за живое: аплодисментам не было конца. Я повторил песню «на бис» еще два раза. А вечером в парке Общества садоводов самые красивые девушки школы просили меня спеть еще раз.

Тебя с твоей камерой не было там, папа.

Я устроился на работу в больницу. Арендовал домик в лесу, где никто не мешал мне заниматься музыкой, и там поселился. Я послал в Стокгольм не меньше тысячи дисков, писал письма в «Сонет», «Полар», «Метроном» и другие студии звукозаписи, но ниоткуда не получил ответа.