– Раймо говорил о ребенке.

– О ребенке?

– Скорее о подростке. О ком-то очень юном, толстеньком, плавающем в темноте.

– Описал ли он вам его лицо?

– Насколько помню, да. Раздавленное лицо. Или изуродованное. Раймо говорил о свисающих клочьях мяса. Морда окровавленного бульдога…

Еще один кошмар. Но ничего общего со стариком Люка и с ангелом Агостины. У каждого «лишенного света» свой собственный демон.

Я продолжил свою мысль:

– Не думаете ли вы, что это видение было ему внушено кем-то из его окружения?

– Каким образом?

– Может, из памяти выплыл чей-то забытый облик, искаженный бредом?

– Нет, я интересовался его прошлым. Никого похожего рядом с ним никогда не было. Да и разве такой кошмар встречается в реальности?

Мой психоаналитический след завел в тупик. Валтонен продолжал:

– У вас есть другие свидетельства подобного рода?

– Да, несколько.

– Мне было бы интересно с ними познакомиться.

– Ради бога, только чуть позже. Когда у меня будет больше времени, я пошлю вам всю документацию. Обещаю.

– Спасибо. У меня последний вопрос.

– Говорите.

– Все ваши другие свидетели стали убийцами?

Я подумал о Люке. И против воли, о Манон. И сухо ответил: