– Какова ваша шпионская кличка?

– Кто вас завербовал?

Это, наверное, никогда не кончится. Не говоря о бесчисленном количестве бумаг.

Единственное утешение – что борьба с капиталистическим отребьем не может продолжаться вечно. Когда-нибудь настанет мир. И тогда он вернется на хутор на другом берегу Балтийского моря, к матери и сестре. Но только когда последний враг будет уничтожен.

Но до этого, кажется, еще далеко. В ночь на пятое августа в подвал приводят арестованного с мешком на голове. Влад не удивляется мешку: в Ленинграде ночи все еще очень светлые, и мешок надевают, чтобы прохожие или соседи случайно не опознали арестованного.

– Номер тридцать четыре девяносто восемь, – сообщает машинистка и заправляет в машинку лист бумаги.

Влад устал, но работа есть работа.

Он срывает мешок с головы арестованного и теряет дар речи.

Трушкин.

Андрей Трушкин, парень, которого он считал своим другом.

Андрей молчит. Из разбитой губы сочится кровь. Молчит и смотрит на Влада. Глаза совершенно пусты – в них нет ни страха, ни мольбы, ни ярости.

Арон отворачивается и смотрит на машинистку:

– Я не понимаю.

– Что вы не понимаете? – резко спрашивает машинистка. Она в звании лейтенанта, выше Влада по чину.

– Не понимаю, почему он здесь. Зачем мы должны…

– Подследственный номер тридцать четыре девяносто восемь вступал в контакты с родственниками осужденных. Писал им письма. На это имеет право только начальник тюрьмы. Если, конечно, посчитает нужным.

Влад поперхнулся, закашлялся и посмотрел Андрею в глаза. Тот знал, что его ждет, – мучительный и страшный путь к признанию своей вины.

– Что-то еще? – не глядя на машинистку, спрашивает Влад.

– Много чего… планировал переворот в органах. Создал шпионскую сеть, вербовал агентуру для иностранной разведки… Паучья сеть, одним словом. Думаю, сегодня мы узнаем много новых имен.

Арон кивнул. В ушах у него звенело. Ему было очень жалко Андрея.