– Назавтра он должен улететь. У них для него частный самолет.

– На когда?

– Полшестого, шесть.

– Утра или вечера?

– А ты как считаешь?

– Куда?

– Никто не знает.

– Стартует целый самолет, а никто не знает, куда он летит? Ты человека из гетто опять за идиота считаешь?

– Босс, я реально говорю: никто не знает. Даже люди в аэропорту. Они даже не в курсе, что Певец думает вылетать.

– Это что, типа, топ сикрет?

– Еще секретней, чем цвет трусов у королевы. Нам и то известно только потому, что наш человек в машине с ними притворился, будто задремал, и подслушал их разговор. Белый менеджер сказал им там на холме, что, как только концерт закончится…

– То есть официально. Сам концерт будет или нет?

– Да ничего тут официального. Просто выстраивают, как да что, на всякий случай. Короче, менеджер говорит: как только концерт заканчивается, ему в порт подается борт. Только спозаранку, пока аэропорт еще не открылся.

– В аэропорт Нормана Мэнли или «Тинсон Пен»?

– Мэнли.

– Международный, значит.

– Ты можешь настроиться на волну полиции, они там по рациям базарят.

– Да, но только зачем мне…

– Ты все-таки настройся. Прямо сейчас.

Шесть утра; аэропорт смотрится, как первые кадры из ковбойского фильма. Не хватает лишь свиста ветра и сиротливого перекати-поля. Небо цвета текилы, с розовинкой. Мы с Тони Паваротти ждем на лестнице в зал вылетов. Там, типа, смотровая площадка. Кто-то додумался сделать здесь стену на манер шахматной доски, как раз под ствол винтовки в пустом квадрате. Да еще и тень хорошая, в которой нас не видно. Паваротти поначалу переходил от места к месту, примеривался, пристраивался. Угол наводки был ему не очень по душе. Сам самолет уже ждал на взлетной полосе. Паваротти затих – правая рука на спусковом крючке, левый глаз приник к прицелу.