Но бывает и так, что подобный припадок длится недели, даже месяцы, и в такой форме, что даже самое углубленное медицинское исследование не находит ни малейшего различия между этим состоянием и тем, которое мы, не колеблясь, признаем смертью. Чаще всего такой пациент избегает преждевременного погребения только потому, что близкие знают о его прежних припадках и вследствие этого у них возникает сомнение, тем более что никаких признаков разложения тела не обнаруживается. К счастью, эта болезнь овладевает человеком постепенно. Первые симптомы мало заметны, однако имеют недвусмысленный характер. Мало-помалу припадки становятся все острее и продолжаются все дольше. Это обстоятельство — главная гарантия от несвоевременного погребения. Несчастный, у которого первый припадок имеет острый характер, присущий этой болезни в самой тяжелой форме, почти неизбежно обречен живьем угодить в могилу.

Мой случай не отличался ничем особенным от других, многократно описанных в медицинских книгах. Временами я без всякой видимой причины мало-помалу впадал в состояние полулетаргии или полуобморока; в этом состоянии, не ощущая никакой боли, неспособный двигаться и мыслить, со смутным летаргическим сознанием собственного бытия и присутствия тех, кто окружал мою постель, я оставался до тех пор, пока кризис не возвращал мне силы. Иногда же, наоборот, болезнь поражала меня почти мгновенно. Меня охватывала слабость, оцепенение, озноб, головокружение, и я лишался чувств. Затем по целым неделям вокруг меня царила пустота, тьма и безмолвие; вся вселенная превращалась для меня в ничто. Иными словами, наступало полное небытие. От этих припадков я оправлялся тем медленнее и труднее, чем быстрее они наступали. Свет разума возвращался ко мне так же медленно и неторопливо, как заря для бесприютного, одинокого странника, блуждающего по улицам в долгую зимнюю ночь.

Однако в целом мое здоровье, по-видимому, не ухудшалось; я не замечал, чтобы эти припадки сопровождались какими-либо болезненными явлениями, если не считать одной особенности. Пробудившись, я не мог сразу овладеть всеми своими чувствами и в течение нескольких минут пребывал в самом ошеломленном и нелепом состоянии; интеллект, и в первую очередь память, совершенно притуплялись.

При этом я не испытывал ни малейших физических страданий, лишь безмерное душевное смятение. Мое воображение блуждало по склепам. Я толковал исключительно о червях, могилах и эпитафиях. Я только и думал, что о смерти, и страх быть заживо погребенным неотступно преследовал меня. Ужасная опасность, которой я подвергался, не давала мне покоя днем, а ночью она становилась еще нестерпимей. Когда зловещая тьма окутывала землю, я дрожал под гнетом ужасных мыслей, как пучок перьев на погребальной колеснице. Даже когда мое тело уже не могло переносить бодрствования, я продолжал бороться со сном — до того пугала меня мысль очнуться в могиле. А когда наконец сон побеждал, я переносился в царство призраков, над которым простирала свои широкие траурные крылья все та же мысль о могиле.