– Нет. Всегда спокойный. Даже очень кроткий.

– У него были какие-нибудь проблемы?

– Нет. Но не надо сбрасывать со счетов медикаменты, они действовали.

– У вас есть его портреты?

– Ни одного. Он отказывался фотографироваться. Африканские суеверия.

– А антропометрические данные в его больничной карте?

– У нас медицинские карты, а не полицейские досье.

– Но вы же получили материалы следствия?

– Семидесятых годов? Нет. Уже давно Фарабо был всего лишь пациентом, которого переводили из одной больницы в другую.

Поддавшись благоприятной для работы атмосфере зала, Эрван тоже достал свой блокнотик.

– К нему кто-нибудь приходил?

– Никогда. За десять лет ни одной просьбы о посещении.

– А правосудие им занималось?

– Нет. Ни один следователь не объявился. Все забыли о Фарабо. Его судьба была умереть в этих стенах.

Такой сочувственный тон разозлил Эрвана.

– Вы хоть знаете, что он сделал?

– Вы хотите сказать… в Лонтано? Только самые значимые факты.

– Вас это, похоже, не шокировало.

– Напрасно вы так думаете. Просто с годами я стал лучше понимать его безумие и полагаю, нам удалось, как бы сказать, его… обезвредить.

– Не понимаю.