Не говоря ни слова, они продвинулись внутрь, инстинктивно образовав, как учили в школе полиции, зигзаг, острием которого был Эрван с пистолетом в руке. В его ухе раздался голос:

– Где вы есть, мать вашу?

– Все чисто. Ничего живого здесь нет.

– И как там?

– Можете зайти глянуть.

В центре (кровать подняли и прислонили к стене) тело Людовика Перно, посаженное на корточки в заскорузлую от засохшей крови круглую плетеную корзину около метра высотой. Снаружи видна была только голова, ощетинившаяся гроздьями гвоздей, которые прорастали сквозь лоб, щеку и подбородок. Несмотря на все полученные повреждения, узнать десантника было можно – с обритым черепом и распахнутым в крике агонии ртом. Осколки зеркала, вставленные в глазные орбиты, завершали картину. Где бы он сейчас ни пребывал, Перно отныне мог видеть мир духов.

Полицейские обошли тело. Из корзины торчали какие-то черноватые ошметки. Догадаться было нетрудно: окровавленные лоскуты кожи. Эрван заметил, что труп походит на одну из фигурок в кабинете отца, которая должна была всасывать сглаз и болезни. А еще на одну из бумажных скульптур Фарабо.

Он убрал оружие и выдохнул остальным:

– Вызывайте прокуратуру, учет и похоронную команду.

Каждый опасался наступить на обрывок кожи. Эрван догадывался, что все они стараются не дышать, чтобы не втягивать в себя воздух из этой кровавой бани. Казалось, вся сцена разворачивается на замедленной скорости, в атмосфере нереальности.

А вот сам он пребывал в ином состоянии. Он подмечал каждый факт, запоминая каждую деталь, – словно отступил на шаг, выстраивая дистанцию. Даже его дыхание – короткое, сдавленное, чтобы не вдыхать запах изрезанной плоти, – казалось отделенным от собственного тела.

Появились ребята из бригады оперативного вмешательства, и стало еще хуже: восемь оцепеневших человек в кроваво-красной конуре.

Эрван отключил наушник и взялся за свой мобильник. Медленно – у него было ощущение, что каждое его движение распадается на части, – он набрал СМС, адресованное Софии: «Прости. Я опоздаю».

84

84

Когда черные оставили его, Лоик не мог шевельнуть и пальцем. Он провел около двадцати четырех часов со связанными за спиной руками на заднем сиденье машины. Ему дали две передышки: одну, чтобы пописать, и другую, чтобы поесть. Его много раз перевозили с места на место, всякий раз натягивая на голову колпак, который снимали (или не снимали) по прибытии. В любом случае обстановка почти не менялась: грязные паркинги, пустыри, заброшенные промышленные зоны.

Несмотря на постоянную атмосферу угрозы, Лоик чувствовал, как страх отступает, – он догадывался, что отец все сделает, – и его положение незаметно улучшается.