Он протянул ей руку.

— Люсьен Даву.

— Доминик Бонар.

Он одарил ее уверенной, но одновременно доброжелательной и теплой улыбкой.

— Мои помощники сообщили, что вы очень красивая женщина, но эти жалкие слова не состоянии передать вашу истинную прелесть.

Его манеры и речь наводили на мысль о французском воспитании. Если бы ей не сказали, что он палестинец, она приняла бы его за преуспевающего парижанина.

— Вы совсем не такой, как я думала, — сказала она чистую правду.

— Неужели? А как вы меня себе представляли? — Он уже начал ее прощупывать, и она это почувствовала.

— Ну... Юсеф говорил, что вы интеллектуал и борец за идею. Я полагала, что увижу длинноволосого субъекта в потертых джинсах и дырявом свитере.

— Другими словами, вы готовились лицезреть, скажем так, интеллектуала-профессионала?

— Пожалуй, это самое уместное в данном случае слово, — ответила Жаклин с натянутой улыбкой. — Но вы на профессионального мыслителя нисколько не похожи.

— Это потому, что я никогда не был университетским профессором.

— Не скрою, я бы хотела узнать о вас больше, но Юсеф предупреждал, чтобы я лишних вопросов не задавала. Поэтому, как я понимаю, наши разговоры должны ограничиваться милыми светскими беседами.

— Вы не представляете, как давно я не вел милой светской беседы с красивой женщиной. Полагаю, беседы такого рода скрасят нам время пребывания за границей.

— Скажите, вы давно приехали в Монреаль?

— Между прочим, вы только что задали мне вопрос, Доминик.

— Извините, я просто...

— Не надо извиняться. Это всего лишь шутка. Что же касается вашего вопроса, скажу так: я приехал в Монреаль сегодня утром. Как видите, не успел даже разобрать вещи.

Жаклин прошла из гостиной в спальню, и Тарик поспешил ее заверить:

— Не беспокойтесь. Сегодня я буду спать на диване в гостиной.