По мере того, как дни медленно текли, Габриель постепенно обнаруживал, что Радек становится все более и более чужим для него. Хотя у Габриеля была почти фотографическая память, он с трудом мог ясно припомнить лицо Радека или звук его голоса. Треблинка представлялась ему сейчас кошмаром, виденным во сне. Интересно, думал он, так ли это было и для его матери. Оставался ли Радек неприглашенным гостем в отсеках ее памяти, или же она заставляла себя вспомнить его, чтобы передать его образ на полотне? Так ли было со всеми, кто встречался с подобным абсолютным злом? Быть может, этим объяснялось молчание тех, кто выжил. Быть может, они были избавлены от боли воспоминаний, чтобы могли продолжать жить. Одна мысль без конца возвращалась к Габриелю: ведь если бы Радек вместо двух девушек убил в тот день в Польше его мать, он, Габриель, никогда бы не существовал. И он тоже начал чувствовать вину за то, что жив.

В одном он был уверен: он не готов был забыть. И поэтому обрадовался, когда один из помощников Льва как-то днем позвонил ему и поинтересовался, не согласится ли он написать официальную историю этого дела. Габриель согласился с тем, что он создаст также отредактированную версию событий для архива в «Яд Вашеме». За этим последовало немало переговоров о том, когда подобный документ может быть опубликован. Было установлено, что через сорок лет, и Габриель приступил к работе.

Он стал писать на кухонном столе, где стоял портативный компьютер, который дала ему Контора. Каждый вечер он запирал компьютер в сейфе, вделанном в пол под диваном в гостиной. Он никогда раньше не писал, поэтому инстинктивно подошел к решению этой задачи, словно надо было писать картину. Он создал грунт – широкий и аморфный, затем медленно начал накладывать краски. Он пользовался простой палитрой и тщательно работал кистью. По мере того, как шли дни, к нему постепенно вернулось лицо Радека – он увидел его так же ясно, как видел на картинах, написанных матерью.

Он работал до середины дня, затем устраивал перерыв и отправлялся к больнице при Хадасском университете, где лежал Эли Лавон, который, проведя месяц без сознания, начал проявлять признаки выхода из комы. Габриель сидел у Лавона час или около того и рассказывал ему о деле. Затем он возвращался на свою квартиру и работал дотемна.

В тот день, когда он закончил свой отчет, он пробыл в больнице до вечера и оказался там, когда Лавон открыл глаза. Сначала Лавон тупо смотрел в пространство, затем во взгляде его появилась былая острота и, оглядев незнакомую больничную палату, он остановил взгляд на лице Габриеля.