Не знаю, чем объяснялся выбор мисс Маркис. Много лет назад эту песню часто исполняли в нью-йоркском театре «Олимпик», вставляя между кривляниями какого-нибудь комедианта и номером французских танцовщиц. Исполнительницы были разные. В зависимости от своих вкусов и смелости, они выходили на сцену либо в умопомрачительной шляпе со страусиными перьями, украшенными голубыми бусинками, либо в костюме матроса. Щеки певиц были столь же алыми, как и губы (а голые коленки еще краснее). Чаще всего эти «бедные девчонки», изображая влюбленность, бесстыже подмигивали со сцены.

Но чего не отнять у тех певичек – они пели с чувством. Здесь же… думаю, даже галерные рабы вкладывали в пение больше чувств, чем Лея Маркис нынешним вечером. Она сидела с абсолютно прямой спиной и барабанила по клавишам с добросовестностью заводной куклы. В какой-то момент я решил, что пытка окончилась. Руки Леи поднялись над клавишами, однако тут же опустились снова, а ее голос зазвучал на верхних нотах:

Избранная Леей октава была слишком высока для ее контральто. Чтобы взять самые верхние ноты, ей пришлось петь почти шепотом. Мне казалось, что вот-вот из губ мисс Маркис вырвется струя пара. Рискуя сорвать голос, она упрямо продолжала:

Мне вспомнились птицы Папайи – узницы клеток. Лея Маркис представлялась мне одной из таких птиц. Увы, никто не знал, как открыть клетку и выпустить ее на волю. А песня продолжалась (наверное, легче было бы остановить морскую волну, чем эту песню). Лея спустилась на басовую октаву. Ее руки вдруг обрели новую силу, выколачивая звуки из клавиш. Чуть ли не в каждом аккорде какая-то нота выпадала из общего ритма, внося диссонанс в следующий аккорд. Инструмент едва выдерживал такое издевательство над собой и был готов встать на дыбы. Но Лея продолжала играть и петь:

Впервые за этот вечер По отвернулся в сторону, словно его возлюбленная находилась в другом конце гостиной. Артемус, не стесняясь, заткнул уши. Состояние миссис Маркис, заварившей всю эту кашу, я так и не смог определить: хозяйка находилась в трансе (от восхищения или испуга – тоже не знаю). Она сверкала глазами, а кадык дрожал от проглатываемой слюны.

«Боже милосердный, сколько же куплетов в этой песне?» – в отчаянии думал я.

Куплетов оказалось всего три. Думаю, Лея пела не более пяти минут. Когда песня окончилась, мы все повскакивали на ноги и зааплодировали с таким неистовством, будто от этих хлопков зависела наша жизнь. Миссис Маркис хлопала громче остальных. Ее ноги выплясывали тарантеллу. Не выдерживая пронзительного голоса супруги, доктор заткнул уши.