– Да. Им всем трудно удержаться. Подают надежды, потом вдруг почему-то паренек разбивает лоб. Понимаете, о чем я говорю?

Камачо кивнул и поставил стакан Олбрайта в раковину.

– Мы возлагали на вас такие надежды…

– Почему бы вам не пойти домой, чтобы изнывать от духоты в одиночку, а, Харлан? Половина третьего ночи, а завтра утром на работу.

– Утром ко мне придут чинить кондиционер. Так что я скажусь больным. Завтра у меня станет, как в Москве зимой.

– Ужасно.

Олбрайт поднялся со стула и направился к стеклянной двери. Взявшись за ручку, он обернулся и взглянул на Камачо.

– Есть новости?

– Да. Кое-какие небольшие детали, коль уж вы об этом заговорили. Несколько недель назад советский посол получил письмо. Почему-то на нем оказалось пятнышко от варенья. Мы сделали анализ. Похоже на французское варенье из голубики. Импортное. Я послал туда дюжину агентов.

– Удивительно. – Олбрайт зафыркал, как медведь. Потом улыбнулся. – Это может к чему-то привести, да?

– Возможно. Как знать?

– Удивительно. Все эти письма идут уже три с половиной года. «Минотавр» никогда не ошибался, ни в каких мелочах. А сейчас вдруг посылает письмо, замазанное вареньем? Что-то не очень верится.

– Надо пользоваться слабым местом противника, когда находишь его. Это слабое место. Надо выяснить, дадут ли мне достаточно людей на это направление. И только что случилось другое событие.

– Что еще? Пятно арахисового масла на конверте?

– Ничего общего с «Минотавром».

– А именно? – Олбрайт перестал шутить.

– Авария прототипа УТИ морской авиации. Разбился вчера в Неваде. – Камачо взглянул на стенные часы. – Вернее, уже позавчера. Похоже, кто-то подложил ложную информацию фирме-изготовителю, «Аэротек». Дерьмо хлынуло наружу, можно сказать.

– Бросьте все силы на «Минотавра». – Тон Олбрайта был очень жестким.

– Что мне положено делать? Отдать честь?

Олбрайт раздвинул дверь.