– И что?

– Ваша служба внутренних расследований… они пытались обвинить тебя в том, что ты его казнил?

– Да, я тебе рассказывал. Они пытались. Но у них не вышло. Все, что им удалось, – это добиться временного отстранения меня от должности за процедурные нарушения.

– Понимаешь, я хотела сказать, что, даже если они фактически были правы, они все равно были не правы по существу. В моем понимании это было восстановлением справедливости. Я бы назвала это правосудием. Ты знал, что будет дальше с таким человеком. Посмотри на Ночного охотника. Его никогда не казнят. Или на это потребуется двадцать лет.

Босх почувствовал себя неуютно. Он задумывался над мотивами своих действий в отношении Кукольника только наедине с собой. Он никогда не рассуждал об этом вслух. Он не понимал, к чему она клонит.

– Я знаю, будь это даже правда, ты все равно бы никогда не признался. Но я думаю, что ты – либо сознательно, либо подсознательно – действительно вынес ему приговор. Ты хотел правосудия для тех женщин, которые стали его жертвами. Быть может, даже для своей матери.

Босх повернулся к ней, пораженный, и уже хотел спросить, откуда ей известно о его матери и почему в своем сознании он должен был связать ее с Кукольником. Потом опять вспомнил о своем досье. Очевидно, в нем это было как-то отражено. Когда он поступал на работу в полицию, ему надо было указать в заявлении, не является ли он или кто-либо из его родственников жертвой преступления. Босх написал, что является сиротой с одиннадцати лет – с того времени, как мать его была найдена задушенной в переулке возле Голливудского бульвара. Ему не потребовалось указывать, чем она зарабатывала на жизнь. Место преступления и его характер говорили сами за себя.

Когда он вновь обрел хладнокровие, то все-таки спросил Элинор, к чему она клонит.

– Ни к чему, – ответила она. – Просто… я уважаю это. Думаю, на твоем месте мне бы захотелось сделать то же самое. Так мне кажется. Надеюсь, у меня бы хватило смелости.

Он посмотрел на нее. Лица обоих были полностью в тени. Уже совсем стемнело, ни один автомобиль в это время не проезжал мимо, и в машине царил сумрак.

– Давай ты спи первая, а я потом, – сказал он. – Я выпил слишком много кофе.

Элинор не ответила. Он предложил достать из багажника одеяло, но она отказалась.

– Ты когда-нибудь слышал, что сказал Дж. Эдгар Гувер о справедливости? – спросила она.

– Он, наверное, много чего говорил, но навскидку я ничего не припомню.

– Он сказал, что справедливость занимает второстепенное положение по отношению к закону и порядку. Думаю, он был прав.