Боже мой, Господи, мама мия, — вопило все внутри её, и чувствовала, как губы немеют от его боли, едва представила, как он встает, идет в ванную, берет скальпель и медленно врезается по кругу в собственное тело, вырезая бугорок с корнем. "Без новокаина, с обезболивающим нельзя, иначе не поймешь — все вырезал, или нет…" Коленки её онемели, а сердце словно заливали расплавленной магмой, и вся боль — она продолжала слушать на грани обморока.

— …У меня все тело в шрамах, не только лицо. А нос… мне приходиться замазывать белилами, чтобы не было видно красных рубцов. Я ходил в первый год к врачам, они брали анализы крови, но ничего не нашли. Рак тоже так сразу определить невозможно.

— Это не рак, — с неким прискорбием сообщила Анна, — Это не рак, повторила она, — При раке крови ничего такого не происходит. Просто растет печень, пухнет селезенка, а потом… потом уже поздно… Может, это сифилис? Как это у тебя началось?

Алексей сел на противоположный конец дивана, и долго смотрел ей в глаза, — Знаешь, я ведь раньше совсем другим был, — начал он, — Я был веселым парнем из элитарной, благополучной семьи, художником с отличным образованием, академическим стипендиатом… Мы весело жили тогда — вино, девки, компании… Я был мастером перфоманса. У меня была коллекция лучших костюмов для лондонских денди с начала века, вон она ещё висит, он кивком головы указал на каскад костюмов у выхода из комнаты, покрытых пылью. Нарядился и пошел по улицам шокировать народ. А чего — пописал картинку четыре месяца — и год можно было жить. Однажды, шел дождь, я только что получил деньги за проданную в музей картину, и купил себе в "Березке" дорогой японский зонт, за такими тогда в очередях стояли, деньги на них копили, доставали по блату, а я, когда дождь кончился, сложил его и сунул в урну. Мне нравилось — как я живу. Я был мастер подобных акций в этой тухлой совдепии.

— Ты был её рабом, механическим клоуном. Тебе было необходимо хоть чем-то подцепить её, утрировать её голодные пороки. Вот и она тебя догнала.

— Чем же?

— Больными блядями и бесплатной медициной. Ведь никто не мог тогда определить твою болезнь, потому, как и не было у них такой задачи. Им было все равно — есть ты или нет тебя. Оно надо — надрываться за мизерную зарплату. А ты и поверил им, равнодушным, не проявил должного упорства. Ты сдался. Ты, как и все совдеповцы, думал, что та жизнь, что была — будет продолжаться вечно, и ты будешь играть с её проявлениями, как мальчик с кубиками. Ты не был сам по себе. Иначе бы ты не тратил заработанные деньги на дорогие зонты, ты строил бы жизнь по своей независимой абстракции, а не ради того чтобы шокировать. Но теперь!..