Подошел к подъезду Паолы.

Набрал код, который она сообщила эсэмэской.

Лифт не работал. Пока поднимался по лестнице, вспомнил про ЮВе. Нормальный пацан. Дружбан. Хорхе чувствовал, как они сблизились. На днях искренне признался, что по гроб жизни обязан ЮВе. Сказал барчуку:

— Меня еще никто не спасал. Я бы там околел. — И, увидев, что ЮВе внимательно слушает, добавил: — Если бы не ты.

Постоял на верхнем этаже.

Отдышался.

Позвонил в дверь.

И вот она явилась перед ним. Больше года не виделись. Прослезилась. Он и забыл, какая она красивая. Сильная.

Кинулись/обнялись/разрыдались.

Ароматная.

Сели на кухне, на стульях с решетчатыми спинками. На стене два постера: Че Гевара и абстракция от Сервано Кабреры Морено.

Паола поставила чайник.

Хорхе казалось, что ее волосы блестят. Вороные, чернее его, а ведь он свои красит. Заново открыл для себя ее лицо. Есть что-то от бати. Но что это? Вроде и слезы высохли, откуда такая грусть?

Заговорили на родном наречии, сильнее обыкновенного, по-чилийски, смягчая испанские слова и проглатывая «с».

— Как мама?

— Как всегда. Плечи болят. Все спрашивает, как ты и зачем так поступил.

Налила воду в две чашки. В одну положила чайный пакетик.

— Передай ей, у меня все отлично, а поступаю так, как должен.

— В смысле, должен? Ты же умница: мог бы уж дотерпеть, потом пошел бы учиться.

Достала пакетик. Переложила в другую чашку. Воду закрасит, и то ладно.