— Ну и что?

Геберта опередил Деллрей.

— Ты сотрудник правоохранительных органов. И сядешь. — Увидев, что она по-прежнему не понимает, он объяснил: — Сядешь в тюрьму. Тебя придется держать отдельно. Иначе ты не протянешь и недели. Тебе придется туго, Амелия. Очень туго.

— Но ведь никто не будет знать, что я полицейская.

Деллрей усмехнулся.

— К тому моменту, как ты получишь тюремную одежду, о тебе уже будут знать всё хоть сколько-нибудь интересное.

— Но я же здесь никого не упекала за решетку. Какое им будет дело до того, что я из полиции?

— Наплевать, откуда ты. — Деллрей взглянул на адвоката, подтвердившего его слова кивком. — Тебя просто аб-со-лют-но нельзя держать вместе с другими заключенными.

— Значит, пять лет в одиночке.

— Боюсь, что так, — сказал Геберт.

Почувствовав прилив тошноты, Сакс зажмурилась.

Пять лет без движения, пять лет клаустрофобии и кошмаров.

А потом, имея судимость, разве сможет она думать о том, чтобы стать матерью? Амелия задохнулась от отчаяния.

— Итак, что вы решили? — спросил адвокат.

Сакс открыла глаза.

— Я подаю заявление.

Зал был наполнен до отказа. Сакс заметила Мейсона Джермейна, других полицейских. В первом ряду сидела пожилая пара с красными от слез глазами, по всей видимости, родители Джесса Корна. Сакс хотелось что-то сказать им, но ее останавливали их презрительные взгляды. Лишь на двух лицах она увидела сочувствие: на лице Мери-Бет Макконнел и лице сидевшей рядом с ней грузной женщины, по-видимому, ее матери. Люси Керр нигде не было. Как и Линкольна Райма. Сакс предположила: криминалист испугался, что его сердце не выдержит зрелища, как ее уводят в оковах. Что ж, он прав, при данных обстоятельствах ей тоже не хотелось его видеть.

Судебный пристав отвел ее на скамейку для обвиняемых. Наручники с нее он не снял. Рядом с Сакс сел Сол Геберт.