— Как ты себя чувствуешь, мой отважный друг? — осведомился Сидни, щедро наливая себе пива из моего кувшина.

Я отметил, что теперь он открыто расхаживает со шпагой у пояса и плюет на университетские запреты; действительно, в наших обстоятельствах не до тонкостей этикета. Я попытался сесть, опершись на руку, но плечо все еще сильно болело.

— Который час? Плечо побаливает, но я вполне отдохнул.

— Еще бы не отдохнул! Целый день проспал и все веселье пропустил.

— Что пропустил? — спросил я с тревогой и вновь поморщился: ну, никак не опереться на больную руку.

— Джилберта и Софию схватили вчера в Абингдоне вскоре после того, как мы выручили тебя. — Рассказывая, Сидни достал из кармана апельсин и глубоко вонзил ногти в кожуру. — Дженкс сбежал. Вчера ночью его магазин обыскали и, как легко можешь себе представить, ничего подозрительного не нашли. Допросили мальчишку, его помощника, — тот твердит, что хозяин уехал по делам. Ускользнула змея и на этот раз, но, по крайней мере, в Оксфорде он больше не появится.

Шкурка длинной спиралью сползла с апельсина и упала на столик у моей кровати. Аромат апельсина — пронзительно ясное воспоминание о том первом утре в комнате Роджера Мерсера: апельсиновая шкурка под столом, цитрусовый запах его ежедневника. Не лучше ли мне было тогда оставить эту записную книжку, пройти мимо, не уловить запаха апельсина и ни о чем не догадаться?

— Где они теперь — София и Джером? — спросил я.

— Отца Джерома уже везут в Лондон на допрос. Не очень-то по нутру ему будет этот допрос. — Сидни сосредоточенно отделял одну дольку апельсина от другой, словно это его больше всего интересовало. Одну дольку он предложил мне. Его деланое равнодушие пугало меня. — София, — неторопливо продолжал он, бросив дольку в рот, — передана отцу на поруки, и, скорее всего, ее отпустят под залог. — Он приподнял бровь, поглядел на меня с явным неодобрением, но вместе с тем как бы и обещая сохранить тайну. Затем тщательно облизал каждый палец и отвернулся к окну. — И кстати, только что в колледж прибыл гонец от ректора Андерхилла. Ректор просит тебя заглянуть к нему до отъезда из Оксфорда.

— Уже бегу, — отозвался я, сползая с кровати.

Нужно было срочно поговорить с Софией, убедиться, что она согласна воспользоваться моей выдумкой насчет писем. Раз ее передали на поруки отцу, значит, она, слава Божественному Разуму, не собирается стать мученицей. Впрочем, она могла просить об отсрочке ради своего будущего ребенка. Как же она, должно быть, ненавидит меня — теперь, когда ее возлюбленного у нее на глазах увели в наручниках. Более всего мне хотелось попросить у Софии прощения, убедить ее, что действовал я исключительно ради ее блага. Мало было надежды, что она мне поверит, но все же я не мог уехать из Оксфорда, не сказав этих слов — хотя бы не попытавшись их сказать.