Шмидт принес ему платье Катрин, и судья мельком бросил взгляд на этикетку.

Убедительное сравнение.

— Благодарю вас, — тихо сказал судья, отпуская датчанку, — оба платья действительно идентичны.

Топ-модель не стала обременять себя, поворачиваясь к судье, чтобы попрощаться, и по сигналу Шмидта, который радостно улыбался ей, поздравляя с исключительно выполненным заданием, медленно, с высоко поднятой головой вернулась на свое место, явно равнодушная к вызванному ею интересу. Она снова накинула шаль на плечи и села.

Катрин с видимым интересом следила за этим маскарадом, который задел ее за живое. Приведенная в сильное замешательство, она опустила голову: она сама никогда не сознавала, до какой степени вид ее мог быть провоцирующим! В ее защиту следовало сказать, что у нее была грудь девочки-подростка, тогда как топ-модель была куда более щедро наделена женскими прелестями. В этом смысле сравнение было несправедливым, а следовательно, демонстрация искажала суть дела.

Как же Пол Кубрик мог допустить такое?

Когда схлынула волна стыда, Катрин бросила испытующий взгляд на прокурора, который лишь виновато поджал губы. Он понимал, что допустил промах, но исправить уже ничего не мог. Стоило на минуту ослабить бдительность, чтобы допустить ошибку из-за излишней самоуверенности.

Этот урок показал, что Шмидт способен ловко извлекать красочные эффекты даже из самых незначительных деталей: поэтому нельзя было позволять ему ни малейшей вольности.

Насладившись произведенным впечатлением, Шмидт продолжил свой допрос:

— Мадемуазель Шилд, можете ли вы сказать, каким образом вы попали в бар «Гавана» в Хэмптоне?

Катрин посмотрела на прокурора. Несмотря на все усилия, она так и не смогла этого вспомнить.

Кубрик не раз повторял ей: если она не знает чего-нибудь, то лучше сказать об этом, не вдаваясь в нелепые объяснения, потому что рано или поздно она рискует впасть в противоречия с собственными показаниями.

Прокурор только пожал плечами.

— Я не помню, — наконец ответила Катрин.

— Вы не помните? Как странно! У вас есть водительские права, мадемуазель Шилд?

— Нет.

— Нет водительских прав? Значит, вы не могли приехать в этот бар на автомобиле?

— Нет.

— Мадемуазель Шилд, если бы вам пришлось объяснять кому-либо из пациентов психиатрической клиники, где вы оказались вследствие совершенной тремя днями раньше попытки самоубийства, как добраться в Хэмптон, а точнее в бар «Гавана», что бы вы сказали этому человеку?

— Выбрать кратчайший путь на восток, а потом ориентироваться на странный запах.