У обоих путников была одинаковая походка: они резко наклоняли туловище, делая широкий шаг своими длинными ногами, и взбирались наверх, почти не нагибаясь, с прямой спиной. В выражении и чертах их лиц также было неоспоримое сходство. Казалось, что грубоватые черты мужчины, на которых отпечатался его возраст, полностью отражали живое обаяние и женственность лица его юной спутницы.
Несомненно, это были отец и дочь.
На краю склона, где уже почти не было видно ни горной деревни, ни нескольких крошечных домиков, которые жались друг к другу, словно зажмурившиеся зверушки, мужчина замедлил шаг, а затем и вовсе остановился.
Но он сделал это не для того, чтобы подождать девушку или перевести дыхание после стремительной ходьбы. И даже не для того, чтобы хотя бы мельком – как это делают многие, когда оказываются на большой высоте, – осмотреться по сторонам. У него не было желания насладиться осознанием того, как много они уже прошли, и немного снять усталость, окинув взглядом преодоленное расстояние. Девушка без труда догнала мужчину и обогнала бы его, если бы он резко не вытянул перед ней свою обитую железом палку. Она подскочила от неожиданности и удивленно посмотрела на отца.
Небо над ними стало совсем темным.
– Послушай, – вполголоса сказал он.
Она настороженно посмотрела на него. Мужчина провел пальцем возле своего уха и, продолжая жест, поднес палец к губам в знак молчания. Девушка сдвинула в сторону капюшон, а затем, медленно опустив его на спину, как и мужчина, стала вслушиваться.
Но ничего особенного она не услышала. Только шорох желтых листьев, кружащихся на ветру, звон капель и журчание ручейков, которые после дождя переливались по ущельям. Не было слышно даже птиц.
На мгновение мужчина и девушка замерли и стояли не шелохнувшись. На их лицах застыло одинаково отстраненное выражение – глаза казались пустыми, словно бы невидящими. Они оба с напряженностью смотрели на участок луга между лесом и тропинкой. Несмотря на дождь и ветер, бушевавшие всю ночь и утро, путники заметили знаки немого ужаса, оставленные здесь накануне: смятый вереск, вырванная трава, в ветвях изломанного колючего кустарника – скомканные клочья овечьей шерсти, которые скатывались со склона, подгоняемые ветром, кровь, едва заметная на тропинке.
Это была кровь убитых овец и тринадцатилетней пастушки, которую загрыз Саль Карн. Ее голова была найдена тут же, в лесу, а обнаженное и растерзанное тело – в канаве за кустами.
Они слушали, но совсем не так, как слушают обычные люди, объятые ужасом или просто слегка напуганные. Любой другой человек на их месте не стал бы вообще здесь ходить и тем более останавливаться – он бы несся отсюда со всех ног, так как каждому местному жителю было известно,