По очертаниям помещения я понял, что оно располагается на нижнем этаже приземистой восьмигранной башни готического стиля, в которую упирался южный конец террасы. У одной из стен стояло бюро, заваленное бумагами; у остальных теснились книжные шкафы и стеллажи, забитые перевязанными и снабженными ярлыками пачками документов — при виде них мне тотчас вспомнился матушкин письменный стол в Сэндчерче. В темном дальнем углу я различил маленькую арочную дверь — видимо, за ней начиналась лестница, ведущая на верхние этажи.

Но в первую очередь внимание мое привлек портрет, висевший над бюро. Я поднял свечу, чтобы рассмотреть его получше.

На нем была изображена в полный рост дама в падающем свободными складками черном платье в испанском стиле и черной же кружевной головной накидке вроде мантильи. Темные волосы зачесаны назад и падают на обнаженные плечи двумя длинными локонами. Черная бархотка на прелестной шее. Взор отведен в сторону, словно она вдруг заметила там что-то. Длинные тонкие пальцы левой руки покоятся на крупной серебряной броши, прикрепленной к корсажу; правая рука, держащая веер, небрежно опущена вдоль тела. Дама слегка прислоняется плечом к древней каменной стене, за которой видна яркая луна, выглядывающая из-за темных грозовых туч.

Сама по себе композиция портрета вызывала восхищение. Но лицо женщины! Пленительные огромные глаза с густо-черными зрачками, черные брови в ниточку. Прелестный нос, длинный, но чуть вздернутый, изящно очерченные губы. Сочетание телесной красоты со своевольным выражением лица, мастерски переданным художником, производило поистине чарующее впечатление.

Я поднес свечу ближе к картине и разобрал надпись в самом углу: «Fecit[180] Р. С. Б. 1819». Теперь у меня не осталось и тени сомнения: на портрете представлена первая жена лорда Тансора — моя прекрасная своенравная мать. Я попытался совместить образ этой бесподобной красавицы со своими поблекшими воспоминаниями о печальной мисс Лэмб, но не сумел. Художник изобразил леди Тансор в самом расцвете красоты и сил — за считаные месяцы до того, как она совершила роковой шаг, навсегда изменивший ее и мою судьбу.

Позади послышался легкий шорох. В дверях стоял доктор Даунт с очередным томом в руках.

— А, вот вы где, — сказал он. — Я подумал, вам будет интересно взглянуть на это.

Он вручил мне экземпляр «Pseudodoxia Epidemica» («Эпидемия ложных мнений») сэра Томаса Брауна, первое издание 1646 года.

Я с улыбкой поблагодарил его и принялся рассматривать книгу (еще одно из любимейших моих сочинений), но мысли мои витали далеко.